Девушки и единорог - [89]

Гризельда выбралась из своей комнаты через окно, держа розу в зубах. На этот раз она не забыла выбросить из окна свой зеленый плащ, а также плащ для Шауна, тот самый, который он заставил ее надеть во время их первой совместной прогулки на автомобиле. Молли пришила к плащу большой капюшон, скрывающий лицо, чтобы в темноте беглеца можно было принять за странствующего монаха.

Гризельда быстро спустилась к дамбе, перебегая от дерева к дереву. Скорее всего, в этом не было особой необходимости, так как затянувшие небо облака почти все время закрывали луну.

Задыхаясь, с сильно бьющимся сердцем и пылающими щеками, она пробежала по дамбе и спряталась в густой тени возле мельницы, чтобы ожидать появления повозки. Оглянувшись, она увидела на верхнем этаже белого здания несколько светящихся окон. Очевидно, леди Гарриэтта и Джейн еще не спали.

На фоне темного неба выделялись немного более темные контуры острова, дома и высоких деревьев. Слышался равномерный шум моря и шелест листвы на ветвях, клонившихся под ветром. Для Гризельды каждый миг был последним в бесконечно тянувшемся ожидании топота лошадиных копыт и скрипа колес повозки, на которой привезут Шауна. Она задерживала дыхание, чтобы лучше слышать, но не слышала ничего, кроме обычных звуков ночной жизни моря и земли. Протекали минуты, за ними тянулись другие, и ничего не происходило.

Окна спальни Джейн погасли. Гризельда уселась на каменную скамью, прислонившись спиной к стене мельницы, и тут же вскочила. Ей послышалось, что. Нет, это ей только показалось. Свет в окнах спальни леди Гарриэтты стал темно-красным — она задернула шторы. Гризельда снова уселась, держа розу в руке. Луна окончательно спряталась за облаками, небо потемнело. Ночь окутала девушку непроницаемым покрывалом, словно державший ее на ладони великан сжал пальцы в кулак. Посыпался мелкий дождик. Красные окна погасли. Дом и остров исчезли, смешавшись с чернотой неба. Остался сплошной мрак.

Гризельда вскочила, задрожав. Теперь она слышала за шумом дождя странные звуки, заполнявшие пространство вокруг нее: шарканье ног, вздохи, приглушенные рыдания. Она прижала к себе плащ, приготовленный для Шауна, и отошла на несколько шагов от мельницы. Порыв ветра, подхвативший капли дождя, нанес ей мокрую пощечину, и она услышала чей-то стон и почувствовала сильный запах водорослей. Она с трудом распознала в этом стоне жалобу какой-то морской птицы. Но где было море? В какой стороне от нее? Негромко завизжала лиса, жалуясь на пустой живот. Это был Уагу? Или другая лиса с материка? А где находился остров? А материк? Гризельда почувствовала, что дорога у нее под ногами исчезла. Она остановилась, ее охватили страх и отчаяние. Все пропало. Она никогда не увидит Шауна. Наверное, его схватили констебли. И для нее не осталось ничего, кроме мрака, ветра, дождя и ощущения безнадежности.

В глубине ночи появился жалкий колеблющийся огонек. Он исчез, потом появился снова, и порыв ветра, будто ослабевшая волна, набежавшая на песок, донес до нее далекий голос Меешавла Мак Мэррина:

«Мэри, Мэри,

Куда ты подевала мои инструменты?

Ах, Мэри…»

После непродолжительного молчания он снова запел, оказавшись уже ближе:

«У меня остались только пальцы,

Чтобы пригладить твои волосы,

Ах, Мэри…»

Мир мгновенно преобразился. Теперь Гризельда хорошо представляла, где находилась она, где размещались окружавшие ее детали ландшафта, в том числе суша и море. Приехал Шаун! Наконец! Он был здесь!

Она услышала бряканье подков, постукивание колес, скрип осей и совсем близкий голос Меешавла:

«Мэри, Мэри,

Я ищу свои инструменты

И я ищу тебя,

Моя Мэри…»

Она бросилась навстречу, споткнулась о камень, чуть не упала, выронила розу и тут же забыла о ней, побежала дальше и едва не наткнулась на повозку. Висевший на какой-то палке фонарь слабо освещал силуэт Меешавла, покачивавшегося на сиденье в ритме колебаний повозки. Он держался за вожжи и словно цеплялся за дождь.

Когда перед ним в жалком свете фонаря возникла Гризельда, он выпрямился и обругал лошадь. Та сразу поняла хозяина и остановилась.

— Где он? — крикнула Гризельда.

— Тише, тише, — отозвался Меешавл Мак Мэррин, помахав пальцем перед своим носом. — Я пою и разговариваю с лошадью. А на ночной дороге не должны встречаться молодые девушки…

Он подмигнул ей и улыбнулся. Шапка из грубой шерсти съехала ему на лоб, оттопырив уши. Помпон шапки, уши и нос казались одинаково красными; под пышными усами цвета заплесневелой пшеницы прятался рот.

— Где он? — негромко спросила Гризельда, подпрыгивавшая от нетерпения.

Меешавл кивнул в темноту.

— Там, под сеном. Все хорошо. Только он, наверное, порядком промок. Я проеду немного дальше, к началу дамбы. Ему останется пройти сущий пустяк. Эй, старая кляча, пошевеливайся!..

Когда повозка остановилась, Меешавл спрыгнул на землю и подошел к повозке сзади.

— Можешь вылезать, парень, мы приехали.

И ошарашенная, трясущаяся Гризельда увидела, как сено зашевелилось, разлетелось в стороны и в полумраке появилась сначала темная голова, затем грудь. Она шагнула ближе, чтобы помочь, но Меешавл остановил ее.

— Не дергайтесь, мисс, позвольте мне. Я помогу тебе слезть, приятель. Цепляйся за меня. Ну, давай.