Девушки для диктатуры сионизма - [64]

— Кончина Брежнева также совпала по времени с большим событием и в моей личной жизни. Дело в том, что моя свадьба была назначена на день, когда объявили о смерти видного деятеля коммунистического и рабочего движения, кавалера пяти орденов Ленина, официального автора таких выдающихся произведений российской словесности, как вышедшая огромным тиражом «Малая земля» и ещё какой-то книги, название которой я забыл, а содержания не могу вспомнить. Моя невеста Люда предложила отложить бракосочетание, но телохранитель Кузьменко настоял.

Кузьменко в своё время служил в части, которая усмиряла бунты в тюрьмах. Однажды, после того как он напился до одурения, с ним случился эпилептический припадок. Он это называл «ударила судорога». Потом судорога ударяла его ещё пару раз при сходных обстоятельствах. Его выбросили со службы с диагнозом «эпилепсия», с которым никуда не брали на работу. Я приобрел на его имя «Волгу» и через него получал деньги за свою пацифистскую деятельность, но он в среде своих знакомых гордо называл себя моим телохранителем. После стакана водки Кузьменко становился таким непосредственным, что его напору было невозможно противостоять. Сегодня он уже принял два стакана, один за мое с Людой счастье, другой за упокой души генерального секретаря.

Сопротивляться было бесполезно, и я отправил счастливую невесту вместе с Кузьменковой женой Светланой одеваться и прихорашиваться, а сам занялся организационными вопросами. В ЗАГСе ответили, что его сотрудники скорбят, но работают. В ресторане «Узбекистан» сообщили, что работают и про скорбь не упомянули.

Служащая ЗАГСа хотела, как лучше, но вышло следующим образом: «В этот скорбный для всех нас день вы соединяете себя узами брака».

От этих слов Людочка закусила губу.

— Не кусай губу, — шепнул я ей строго, — мне сейчас её целовать нужно будет. Она испуганно посмотрела на Кузьменко, который в строгом розовом костюме был свидетелем на нашей свадьбе. Он утвердительно кивнул, и губа была отпущена.

Въезд в Москву был закрыт, и по пустому Ленинскому проспекту на «Волге», из окон которой лились задорные песни Адриано Челентано, мы понеслись к ресторану «Узбекистан». Пролетая по площади Гагарина, Нина почувствовала дурноту. Наташа влила в мою невесту две рюмки коньяка «Наполеон», но закусить не предложила. Возле здания Министерства иностранных дел Люда пришла в себя, щёчки её порозовели, и она спросила, что, собственно, происходит.

— Так Брежнев умер, и, согласно его завещанию, Москву передали Америке, — равнодушно сообщил Кузьменко, и в подтверждении своих слов указал на звездно-полосатый флаг, развивающийся над американским посольством.

В «Узбекистан» я зашел с невестой на руках. Ресторан был пуст.

— Вы тот смелый человек, который создал здоровую семью? — задал риторический вопрос метрдотель.

— Я создал две здоровые семьи. Сначала для пробы я создал здоровую семью Кузьменко. Получилось мило. После чего я создал свою, вторую здоровую семью.

История создания здоровой семьи Кузьменко была неординарной. Где-то в дебрях лечебных учреждений, лечащих эпилепсию, Кузьменко встретил Светлану. В Светлане было всё прекрасно, кроме того, что в первый день менструации с ней случался эпилептический припадок. Причём это происходило всегда ночью, когда несчастная девушка засыпала на широкой Кузьменковой груди. У неё была та форма эпилепсии, которая обычно встречается у женщин, больных хронической ангиной, когда первый припадок приходит с первой менструацией и в дальнейшем припадки повторяются ежемесячно. Обычно беременность ухудшает состояние больных эпилепсией, но при этой форме во время беременности женщина излечивается. Что я и объяснил Кузьменко.

Кузьменко лечил Наташу беременностью уже третий раз, и о приступах болезни счастливая семья уже начинала забывать.

— Почему нет музыки? — поинтересовалась у официанта уже привыкшая к своему состоянию беременности Наташа.

— Скорбим-с, — ответил официант, — Леонид Ильич, генеральный секретарь, обожаемый наш, копытца откинул.

— Антисоветчика в ресторане пригрели, — мрачно прокомментировал объяснения официанта Кузьменко, — узбечня проклятая.

Гости не пришли. Свадьбу мы гуляли вчетвером. Вместо музыки весь вечер звучали подстрекательские реплики официанта. Я нагло приставал к законной супруге. Она же официально заявляла, что теперь она мужняя жена и больше в общественных местах или в машине к себе прикасаться не позволит. Только в спальне и только после душа. Теплые воспоминания о ресторане «Узбекистан» я пронёс через годы, через расстояния.

— Ну а комсомольцем то ты хоть был, душегуб из психбольницы? — не оставлял своих бестактных расспросов Шпрехшталмейстер, — Или с малолетства все в масонах, да в масонах?

— В комсомол я поступал пять раз, — осадил своего оппонента Рабинович, — причем только одна моя попытка вступить в эту организацию была безуспешной. Первая попытка вступить в Коммунистический Союз Молодежи, сокращенно комсомол, я совершил по идейным соображениям, будучи учеником средней школы. Как это всегда бывает с бескорыстными идеалистами, мне это не удалось. В райкоме комсомола меня строго осудили за классово чуждую причёску и выразили глубокую убежденность, что посещение парикмахерской поможет мне вернуться в лоно марксистко-ленинской идеологии. Мои чёрные кучерявые волосы, уходившие своими корнями в восточное Средиземноморье, вызывали понятное раздражение у обитающих на просторах Средне Русской Возвышенности комсомольских работников. Близкое общение с комсомольскими вожаками нанесло сокрушительный удар по моей глубокой убежденности в правоте идей Маркса и Ленина, и в дальнейшем мои попытки не вступить в комсомол объяснялись сугубо меркантильными соображениями. Но суровая проза жизни вновь и вновь зазывала меня в Ленинский Союз Молодежи, несмотря на мои неустанные попытки из этого замечательного союза выбраться.