Девушка в тюрбане - [34]

— Нет, я с тобой, — говорит Лючия.

Положение других действующих лиц в этот поздний час тоже не из лучших, и не только от жары. Комиссар — победитель трех конкурсов на решение кроссвордов повышенной сложности, однако река в Эритрее все еще зияет двумя пустыми клетками, дезертирами в общем строю, ужасающими пробелами во всеобщей упорядоченности. Порцио не просто страж порядка, он принадлежит к интеллигенции, цвету нации. Он не притронется к энциклопедии, не станет листать географический атлас. Название должно само всплыть в памяти, подобно удару молнии, что осеняет сыщика в расследовании преступления. При всем при том комиссар человек несчастный, эх, дали б ему волю, он бы с наслаждением расправился с этой Эритреей и всеми ее черномазыми.

Журналист Карлолеон читает и перечитывает свою статью: нет, неубедительно. Он хватает оранжевый жилет, кидается к Фиату-поросенку и устремляется в ночь.

В бледном свете луны СоОружение, как никогда, похоже на Огромный Сортир. Его обитатели пребывают в самых разнообразных состояниях души. Пьерина Дикообразина, нафаршированная холодными перцами, дремлет перед телевизором, в ее сновидениях перемежаются конферансье в смокингах и сверкающих декольте, карабинеры и певцы, сраженные выстрелами при появлении на сцене. Бог ты мой, какие кошмары. Пьерина, пробудившись, ковыляет к кровати в своих гусеничных шлепанцах из кроликоподобного меха.

Федери только что вернулся из бара «Поло», где не нашел двух красоток из независимого радио; свое дурное настроение он выражает громоподобными выхлопами «Макарамото». Эдгардо со второго этажа прекрасно это слышит, но и не думает вызывать полицию — нет, ни в коем случае, полиции он боится больше, чем сумасшедшего взломщика, вздыхая, он рвет на мелкие кусочки банковские чеки, ну надо же, как это все некстати именно сейчас, когда он надумал вложить капитал в однокомнатные квартиры. Жена Эдгардо лежит в постели с берушами в ушах и щупает пульс, который перемещается с девяноста на сто ударов в минуту. Ей чудится какое-то уханье в ритме самбы, поэтому она на всякий случай принимает две таблетки — «Ритмол» и «Дзеренот»; пес смотрит на нее с сочувствием, одновременно пытаясь напомнить, что вечером его опять не покормили. Сын спит спокойно: сегодня обошлось без телесных повреждений.

Третий этаж. Лемура нет, он отправился ночевать в гостиницу.

Четвертый этаж. Варци прячет свои драгоценности. Два ожерелья, завернутые в старые трусы, — за шкаф. Коралловые бусы — в горшок с фикусом. Все кольца — в холодильник: одни засовывает в пасть рыбы, другие топит в майонезе. А вот колье с аметистами, каждый граммов на сто, словно в кино у подруги Мацисте, — куда б его деть? А южноафриканский рубин?.. Где плохо лежит, туда вор и бежит.

Вновь спускаемся на второй этаж. Сандри смотрит фильм про войну, где все как один твердят: «Война — грязная штука!», но и ежу ясно, что режиссер ею просто упивается. Приятно сознавать, что на тысячу слюнтяев, которые что-то бубнят против войны, есть один стоящий парень, и уж он-то заложит куда надо немного тротила, чтоб все в момент заполыхало. Сандри рассматривает свой арсенал: ей-ей, он впечатляет больше, чем какая-нибудь коллекция трубок. После фильма начинается дискуссия с интеллектуалом пацификофреником. Придурки! Мы тоже кое-что читали! В «Илиаде» — гнев, в «Одиссее» — месть божья, в «Энеиде» — сплошная резня, «Орланд» — одно слово «неистовый». Иерусалим как-никак не с отверткой в руках освобождают, у Шекспира в конце обязательно переколют друг друга шпагами. «Дон Кихота» я, правда, не читал, но раз «Дон», значит, что-нибудь вроде «Крестного отца», с кровью и автоматами. Сандри становится перед зеркалом, выпячивает грудь — недурен. Пусть ему не быть Рэмбо, но это неважно. Рэмбо уходят, Сандри остаются.

Последний этаж. Офис «Видеостар» освещен. Пылающая пленка извивается в агонии. Сожжем и эту. А эту оставим, я вывезу ее из Италии. Все выходят.

В саду четверо полицейских на карауле.

Волевой Ло Пепе, вспоминая о невесте, вздыхает не по уставу.

Хитрый Пинотти курит и ни о чем не думает; оказывается, и такое возможно.

Солидный Олля думает о том, как бы хорошо сейчас выпить пива на берегу моря и чтоб обдувал свежий ветерок, забросить бы сети на лангуст, а потом поесть их в собственном соку да отдохнуть, а вместо этого (суки-свиньи-вашу-мать) торчи здесь в засаде. (Мысли Олля всегда несутся гораздо быстрее, чем у других.)

Терпеливый Сантини размышляет об убитом (жаль парня), вспоминает красивых девушек, что приходили, и смешного старика с велосипедом, которого ему пришлось выпроводить.

А в этот момент Лучо, рыцарь ордена Ящерицы, и его юный оруженосец выходят из закусочной, где потратили скромную сумму на напитки и круглые булочки с говяжьей котлетой, политые китайским соусом ченг-чунг. Каково же удивление престарелого рыцаря, когда он обнаруживает, что его боевую лошадь Велу самым наглым образом угнали. Он приходит в благородное негодование:

— Ах ты, ё-мое, велосипед увели!

— Чего ж ты замок не повесил?

— Какой замок? Я никогда не разъезжаю по ночам. В моем квартале его ни разу не уводили.