Девушка в голубом пальто - [21]

Я хочу попросить Юдит, чтобы она объяснила подробнее, но тут вскакивает Санне. Она пытается разрядить обстановку.

– Вполне понятно, что вы об этом не знаете, – обращается она ко мне. – Нацисты тщательно скрывают свои зверства. В Шоубурге они держат всех взаперти до самой отправки. Совет заботится о еде и одеялах для пленников. Это все, что он может сделать. Юдит работает там волонтером, несколько раз в неделю, а ее кузина – в детских яслях.

– Там есть ясли?

Юдит корчит гримасу.

– Немцы считают, что возник бы беспорядок, если бы дети находились в театре вместе с родителями. Малыши ждут в яслях, пока не приходит время отправки их семей.

Я не знаю, что сказать. Олли снова откашливается и берет бразды правления в свои руки.

– Итак, Виллем займется переговорами с Утрехтом, – говорит он. – Как ты думаешь, Виллем, когда сможешь с ними пообщаться?

– Подождите, – перебиваю я.

– А после того, как Виллем и Юдит проконсультируются с… – начинает Лео.

– Подождите! – Все умолкают и смотрят на меня. – В Шоубург попадают все или только те, которым велено явиться?

У Лео озадаченный вид.

– Что вы имеете в виду?

– Допустим, кто-то не намечен к депортации, и его просто схватили на улице. При нем документы, сидетельствующие о том, что он еврей. Так вот, его доставят в театр или в какую-нибудь другую тюрьму?

На мой вопрос отвечает Олли.

– Существует несколько менее крупных центров депортации в других районах города. Но в основном людей доставляют в Шоубург. Если лицо еврейской национальности исчезло, он или она, то, скорее всего, ее доставили в Шоубург.

Я заметила, что он употребил местоимение «ее». Таким образом намекнув, что меня интересует не сам процесс, а лишь одно конкретное лицо. Дискуссия о продовольственных карточках невольно напомнила мне о цели моего визита.

– Мириам может быть в Шоубурге? – спрашиваю я.

Юдит и Олли переглядываются.

– Теоретически да, – осторожно отвечает Олли.

– Как мне выяснить, там ли она?

– Это сложно.

– Насколько сложно?

Олли вздыхает.

– Есть один еврей, которого назначили ответственным в Шоубурге. Мы так часто к нему обращаемся, что я не могу просить о личной услуге. Нужно заботиться о благе максимального количества людей.

– А не могла бы я просто передать ей сообщение? Ведь это возможно, не правда ли?

Олли проводит рукой по глазам.

– Можно нам сначала закончить с вопросами, которые входят в повестку? А потом, в конце вечера, поговорить об этом?

– В повестку?

Конечно, мне не стоило настаивать. Кому захочется помогать той, что ведет себя как капризный ребенок? Но в эту минуту я не в состоянии сдерживаться. Олли притащил меня сюда, не сказав толком, куда мы идем. И я наконец-то узнала информацию, которая может быть полезной. И тут он заявляет, что мне невозможно помочь. И даже толком не объясняет почему.

Собравшиеся возобновляют беседу о карточках и фальшивых удостоверениях личности. Но это не имеет никакого отношения к поискам Мириам. Ей всего пятнадцать лет. Откуда ей знать, что Сопротивление может помочь с фальшивым удостоверением личности? Она понятия не имеет, что делать. Вероятно, сейчас совсем одна и очень напугана. Уже сорок восемь часов, как она пропала. Возможно ли, что за это время пятнадцатилетнюю девочку не схватили на улице?

Когда официальная повестка исчерпана, я, пристально взглянув на Юдит, отвожу ее в сторону.

– Юдит?

– Да?

– Могу я побеседовать с вами одну минуту?

– Мы уже беседуем, – сухо произносит она. Но в каждом слоге слышится: Не знаю, зачем Олли позволил тебе прийти.

– Я хотела извиниться за то, что пробралась в школу и напугала вас.

– Вы никого не напугали, – лукаво говорит она. – Теперь меня не так легко испугать.

– Ну тогда удивила, – соглашаюсь я. – Простите, что не сказала о своей истинной цели.

– Я могла попасть из-за вас в беду.

– Но я была в отчаянии.

– Все мы в отчаянии.

Если бы Юдит оказалась немецким солдатом, я бы опустила глаза и тихо сказала, что она совершенно права. Но Юдит не немецкий солдат. Вероятно, она презирает подхалимов.

– Я извинилась. И сделала это искренне. Могу снова извиниться, если хотите. Но я пришла сюда, потому что мне нужна помощь в поисках девочки. Она была ученицей вашей школы. – Я стараюсь смотреть не в глаза Юдит, а на переносицу. Мне хочется, чтобы она заговорила первой, и я молчу из упрямства.

– Мириам Родвелдт, – наконец произносит Юдит. – Она перестала ходить в лицей несколько месяцев назад.

– Вы знали ее. Значит, вы солгали? Когда сказали, что фотографии сгорели во время пожара. Это правда?

– Я не солгала. Фотографии действительно сгорели. Я сама устроила пожар. – Она с вызовом смотрит на меня. – Мне не хотелось, чтобы у немцев был список оставшихся учеников. Правда, это не имеет особого значения. Они всегда всех находят.

У меня в мозгу раздается щелчок. Когда началась война, немцы сжигали дома, и мы ненавидели их за это. Но недавно я услышала о пожарах в зданиях, в которых хранятся документы и архивы. Может быть, их поджигают участники Сопротивления, чтобы защитить людей?

– Но вы ее знали? Темные волосы? Маленькая? Возможно, на ней было голубое пальто?

Юдит закусывает губу.

– Я помню, когда у нее появилось это пальто. Она споткнулась и зацепилась за ржавую ограду. Вырвала из пальто большой клок ткани и сильно поранила колено. Помню, я еще подумала, что у нее останется шрам на всю жизнь. Через несколько дней она вернулась. Со швами на коленке и в новом пальто. В то утро шел дождь, и она попросила у меня разрешения зайти внутрь до того, как откроют двери школы. Ей не хотелось, чтобы вымокло пальто.