Девушка с синими гортензиями - [65]

– Хм… Ну да, вот. 1911 год. Прошу, сударыня. Можете смело начать со второго июля, раньше нет ровным счетом ничего для вас интересного.

Он вернулся на свое место и снова как ни в чем не бывало стал гладить кота. «Вот ведь негодяй!» – подумал Видаль, усмехаясь. Но журналист тут же представил, каково жить старику на верхнем этаже в этой нищете, и согнал с лица усмешку. «В сущности, мы платим ему деньгами Дюперрона, а тот уж точно не обеднеет, даже если старику перепадет не пятьсот франков, а пять тысяч. Все справедливо, в конце концов».

– У вас тут много сокращений, – заметила Амалия, переворачивая страницы. – Инициал «Р.» означает Рейнольдса?

– Да. Л. – Лантельм, Б. – Буайе. Ева там по имени, как и Шарль. Эттингер по фамилии.

– Скажите, какое впечатление они на вас произвели?

– А почему вы спрашиваете у меня об этом?

– Потому что вы писатель и привыкли анализировать характеры людей. Вы ведь пришли к каким-то выводам относительно каждого из них?

– Вы мне льстите, – пробормотал Невер, пристально глядя на посетительницу. – Чертовски тонко льстите, сударыня, и мне остается только надеяться, что я сумею оправдать ваши ожидания. Итак, Жозеф Рейнольдс… – Старик на мгновение задумался. – Есть, знаете ли, такая порода людей, которых я называю «нужные негодяи». Мерзавец, но свой в доску. Может даже сделать вам одолжение, если вы не станете слишком громко возмущаться его методами вообще. Всех знает, всюду вхож… Что еще? Адски работоспособен, склонен к амурным похождениям, не блещет хорошими манерами. Но если держит вас за горло, то пощады не жди. Наживать врагов было для него его любимым занятием, потому что людей он презирал, вообще и в частности. Как вам такой портрет?

– Недурно. А теперь опишите нам Женевьеву Лантельм, – попросил Видаль.

Невер вздохнул, его глаза затуманились.

– Очаровательная женщина, и этим все сказано. Неглупа и не лишена таланта. Обожала все блестящее, будь то украшения, шляпки или одежда. Завсегдатаи театров прозвали ее маленькой королевой, потому что она была невысокого роста. На многих людей Жинетта производила впечатление беззаботного парижского воробышка – они были уверены, что у нее легкая жизнь. Но я бы так не сказал. Ей пришлось заплатить за все, и судьба потребовала с нее непомерную цену.

– А что вы скажете о Еве Ларжильер?

– Актрисе не хватало тонкости. Она все и всегда предпочитала брать с наскоку. И неправильно повела себя с Шарлем, совершенно восстановив его против себя.

– А Шарль? Что вы думали о нем?

– Унылое, заурядное существо, если не считать его внешности. Природа в очередной раз решила пошутить.

– Ролан Буайе?

– Хороший человек, но невыносимый. Уверен, вам такие встречались. Вы ничего не можете поставить им в вину, но они вас раздражают, и все.

– Капитан Обри?

– Его звали Обри? – Невер пожал плечами. – Да, капитан на яхте присутствовал, но я совершенно его не запомнил.

– Леопольд Эттингер?

– О-о, тут все довольно сложно. Есть люди, которые больше всего на свете любят искусство, но оно не отвечает им взаимностью. Эттингер как раз из таких мучеников. Леопольд, в общем-то, неплохой человек, но ему не хватило ума понять, что он не создан для живописи. Впрочем, кто я такой, чтобы… – Старик умолк и махнул рукой.

– Жюли Прео?

– Крестьяночка. Маленькая, кругленькая, курносая. Пыталась стать актрисой, но ее хватило только на то, чтобы сделаться костюмершей. Старалась подражать в одежде Лантельм, но всегда выглядела смехотворно. Что-то в ней было такое, что позволяло окружающим считать ее недотепой, а она даже не обижалась. И чем все кончилось? Женщина ничем не блистала, не шла по головам – и хоп! – в один прекрасный момент вышла замуж за будущего графа де Сертана. Теперь кочует из замка в замок, из парижской квартиры в довилльскую, принята в свете и кутюрье наконец-то помогли ей выработать свой стиль. Думаю, она даже не узнает меня при встрече. Впрочем, я не буду на нее в обиде – ведь и сам почти не замечал ее, когда Жюли была всего лишь костюмершей.

– А что вы скажете о дворецком, Андре Фонтане?

– Идеальный слуга. Стоило вам только подумать о выпивке, и он уже был рядом с бокалом вина, которое всегда было охлаждено ровно настолько, чтобы не потерять своего букета. Жаль, я не успел раскусить, что скрывалось за его неизменной учтивостью. Уверен, в общении с равными себе он был совсем другой.

– Ваши наблюдения очень любопытны, – заметила баронесса. – Скажите, я смогу сделать выписки из вашего дневника, скопировать отрывки, которые покажутся мне интересными?

– Разумеется, сударыня. – Хозяин повернулся к Видалю. – Может быть, вы все-таки хотите кофе? Нет? Ну, как вам будет угодно.

Хмурясь, Амалия принялась листать тонкие пожелтевшие страницы. Судя по записям, Анри Невер не слишком хорошо переносил путешествие по воде. Дневник пестрел жалобами на качку и на то, что вода наводит на него тоску.

«8 июля. Жарко, небольшой ветер, качает не сильно. Я и рад, и не рад, что приехал на яхту. С одной стороны, тут очень мило. С другой – мне кажется, что моя пьеса не нравится Л., а раз так, значит, на ее мужа я могу не рассчитывать. Л. в эти дни дуется на всех, поссорилась с Жозефом (какой-то не такой жемчуг он ей подарил, что ли). Ева и Шарль то воюют, то мирятся. Она воюет для того, чтобы мириться. Он мирится, чтобы больше не воевать. Забавно за ними наблюдать, но ее мне жаль. Это безнадежно, у него на лице всегда одно и то же выражение – я тебя не люблю, ты мне противна. Эттингер застегнут на все пуговицы, вежлив, как всегда; как всегда, немногословен. Не человек, а машина какая-то. Б. всем надоел со своими камерами: станьте тут, станьте там… Он всегда загорается энтузиазмом, берясь за что-то новое, а потом так же быстро остывает. В области искусства он пытался делать все, даже одно время духи смешивал. Ничего нет хуже, чем богатые дилетанты, которые думают, что они все могут, и которых никто не решается осадить.