Девушка с голодными глазами - [54]

– Как это? – отшатнулась я. – И вы согласились?

– Там была какая-то хитрая махинация… – развела руками Татьяна. – Вроде бы на меня переписывалась часть особняка. Кажется, храмом совместно владеют самые преданные ученики. По всему выходило, что я совершаю выгодную сделку. Сами видели, какая там роскошь, и можете себе представить, сколько все это стоит… А Серафима только увидела, что я сомневаюсь, как сразу взяла меня в оборот. Сначала две недели напряженных занятий, есть мне не давали, разрешали только воду пить. Она сказала, что я уже готова к полному голоданию. На рассвете поднимали, отпускали только за полночь. Я похудела, осунулась, у меня раскрошился зуб. Она даже не отпустила к стоматологу, поила какими-то травками, приглушающими боль. А потом привела нотариусов, мне дали почитать документы. Я старалась концентрироваться, но перед глазами как будто плыло. Я и подписала… Моя квартира отошла Серафиме. И отношение ко мне сразу же изменилось. Меня выселили из роскошной комнаты, перевели в другое крыло дома. Объяснили это так: передние комнаты принадлежат новеньким, а я уже прошла посвящение. А там такие условия… Маленькие чуланы, сыро, сквозняки. И выходить оттуда нельзя, нас охраняли.

– Там… Кто-то еще был? – сглотнула я.

– А как же, – усмехнулась Таня, – я познакомилась с такими же наивными идиотками. Там у нее человек двадцать томится. Одна из них рассказала мне, что Серафима и ее банда – не настоящие дыханцы, просто пользуются раскрученным названием.

– Банда? – нахмурившись, переспросила Нинон. – Так она не одна этим руководит?

– Ну конечно, нет! У нее есть специальные люди на зарплате, которые ходят по городу и выслеживают потенциальных новых жертв. Юлия, Мариша, Людочка…

– Людочка, – повторила я.

– Людочка – ее самая любимая. Талантливая баба, кого хочешь может уговорить. Она ведь сделала пластическую операцию, специально для наглядных демонстраций. Представляю, сколько Сима ей за такое отвалила.

– Пластическую операцию, – потрясенно повторила я. – Так вот почему у нее в таком возрасте тело молодой девушки.

– Совсем наоборот, – хмыкнула Таня. – Я видела ее медицинские карты. Она оперировала не тело, а лицо. Ей ведь на самом деле двадцать три. Ей состарили лицо. И теперь Людочке удобно пудрить мозги таким, как мы.

– Как же тебе удалось сбежать?

– А меня никто не держал. Там так все хитро устроено. Никто не хотел оттуда уходить. Нам показали людей, которые дошли до третьей ступени. Они снова живут во дворце, даже еще в более роскошных условиях, чем новички. Подозреваю, что все это тоже была подстава. Но Серафима так сладко поет… О ступени аскетизма, о том, что нас ждет впереди… А однажды девчонка из соседней кельи померла.

– Как? – ахнула я.

– А что ты хочешь? – усмехнулась Таня. – Мы не ели, спали на земляном полу, плюс физические нагрузки… Думаю, она этого и ждала… Пока мы либо откинем копыта, либо сойдем с ума, чтобы можно было сдать нас в лечебницу. А когда я возмутилась… Серафима с улыбкой указала мне на дверь. И тогда выяснилось, что я – бомж. Потому что мне подсунули фальшивые документы по поводу храма, а свою квартиру я ей при свидетелях передала. Я пробовала подать в суд, но что толку. Там такие свидетели, все по закону, меня подняли на смех. И тогда я поселилась здесь, в лесу, в палатке. Собираю компромат. Вот увидите, я выведу ее на чистую воду. Она мне и квартиру вернет, и компенсацию выплатит, – и Таня боевито потрясла сухоньким кулачком.

Глава 9 Байка о Мане, сумоистке из Рязани

Это сейчас ее называют Маней, Машкой, Махой. Это сейчас ее панибратски хлопают по плечу, а то и по тугой ягодице. Это сейчас ей предлагают остограммиться на равных, рассказывают в ее присутствии анекдотцы с душком, обсуждают других женщин, иногда в таком срамном контексте, что ей хочется зажать уши и сбежать за семь морей. Это сейчас ее называют товарищем, собутыльником, жилеткой для скупой мужской слезы, мировой теткой, бой-бабой. Это сейчас секс для нее – лишь переходное состояние от развеселого пивного веселья к богатырскому храпу уплывшего в гедонистическо-алкогольное забытье партнера. Наутро он не обнимет ее, не поцелует сонно в ухо, не приготовит ей оладьи с вареньем. Он проснется, шумно зевнет, удивленно на нее посмотрит и, загоготав, воскликнет: «Ну, мы и перебрали вчера, да, Мань?» И ей придется загоготать с ним в унисон. А ведь ей всего тридцать четыре. Иные в ее возрасте еще носят мини и весело барахтаются в паутине сладких в своем безумии случайных связей и роковых романов.

Иногда Мане хотелось любви.

Иногда ей хотелось выть от тоски и одиночества.

Например, пятничным вечером, когда в ожидании закипающего чайника она вдруг перехватывала в темном оконном стекле растерянный взгляд собственного размытого отражения. Или когда она читала журнал сплетен – увидит очередную примадонну в свадебном наряде, похожем на воздушное безе, и хочется порвать в клочья пахнущую типографской краской и чужим счастьем страничку.

Или весной – особенно остро она тосковала весной. Пахнущим сырой землей слякотным мартом, когда солнечные зайчики танцуют на крышах ламбаду, и ветер кажется обманчиво теплым, и студентки ходят без шапок, и так хочется быть легкомысленной, непредсказуемой, свободной, любимой! Так хочется носить розовое, завивать кудри, беспричинно улыбаться и строить глазки метрополитеновским попутчикам, назначать свидания по Интернету, читать Джейн Остин, пересмотреть все фильмы, в которых снимался Джонни Депп, гулять в парке у Екатерининского дворца. Снова стать ребенком, у которого вся жизнь впереди.