Девушка с голодными глазами - [2]

И тут в квартиру вваливается Гениальный Громович, коему моя Шапочная Знакомая приходилась старшей сестрой. Отутюженная рубашечка, аккуратная стрижка, белесые ресницы, умные серые глаза, розовые ногти, тихое «Здравствуйте!». Помню, как только его увидела, подумала: «Прелесть какая!» Громович вежливо выпил с нами кофе, после чего закрылся с ноутбуком в дальней комнате. А Шапочная Знакомая вдруг ни с того ни с сего принялась его расхваливать: гордость семьи, золотой мальчик, наверняка будущий Чубайс или еще круче, не пьет, не курит, черный пояс карате, знает шесть языков, включая санскрит и японский. А напоследок, интимно понизив голос, добавила:

– А какая у него девушка, mamma mia! Модель, первый состав Modus Vivendis, учится в МГУ, идет на красный диплом, поедет получать степень PHD в Эдинбург, а в следующем месяце скорее всего появится на обложке Playboy! Мы ее обожаем, всей семьей!

Лучше бы она этого не говорила.

Как и большинство неустроенных городских баб под тридцать, я в какой-то степени являюсь завистливой дрянью. В принципе ничего против моделей не имею – разумеется, я говорю о тех отфотошопленных милашках, которые навязывают мне чудо-тушь с журнальных страниц. Если же на моем пути попадается реальная 90—60—90 girl с ногами длиннее амурского тракта, грудью выше Памира и амбициями больше задницы моей киевской родственницы тети Мани, то я утешаю себя теорией компенсационной природы мироустройства. То есть сногсшибательная красотка скорее всего является тупой овцой, недавно эволюционировавшей с Cool Girl на Cosmopolitan и на ни что, кроме качественного минета и скоростной растраты евро в Миланском Dolce & Gabbana, не способной.

Когда Шапочная Знакомая принялась расхваливать чудо-девушку, обладательницу тела Памелы Андерсон и мозгов Билла Гейтса, что-то внутри меня перевернулось. В сердце пузырилось-клокотало зловонное болотце свежесваренной зависти и концентрированного коварства. Я сказала:

– Слушай, так поздно уже. Может, твой брат меня до метро проводит?

Шапочная Знакомая удивилась, но подлянки не распознала.

– Всего половина одиннадцатого, – заметила, – да и живем мы не в катакомбах… Но если ты так боишься…

Я радостно закивала.

До ближайшей станции метро было идти ровно пятнадцать минут. Но ни вечером того дня, ни утром следующего Гениальный Громович дома так и не появился. А на третий день он позвонил своей модели-Эйнштейну и промямлил о желании соскочить. Получилось у него неловко: почему-то он выбирал самые нелепые и обидные аргументы, вроде «дело не в тебе, а во мне», «ты слишком хороша для меня», бла-бла-бла. Судя по визгу в черт знает сколько децибел, доносящемуся из его трубки, модель такой поворот событий, мягко говоря, огорчил.

«Это жизнь, детка, – молча злорадничала я, – иногда ловля деликатесных мужиков на сиську не так уж и перспективна». А вслух говорила:

– Надо было соврать, что у тебя триппер. Тогда бы она сама исчезла, только ты ее и видел.

– Вера, ну как ты можешь быть такой циничной? Ведь она меня любит до сих пор!

У него было гипертрофированное чувство ответственности, у меня – желание попробовать законный брак на вкус и урчащее превосходство над покинутой моделью. На том мы и сошлись. Мы встречались ровно три недели, когда на корпоративной вечеринке его друга я что-то там не рассчитала с клюквенной водкой и потом меня душераздирающе рвало в мусорный контейнер возле станции метро «Тимирязевская». Гениальный Громович метался вокруг, и у него было такое выражение лица, словно он присутствовал при трепанации черепа. Как будто бы он раньше блюющих нежных дев не видел, честное слово. Но окончательно он покорил меня, когда в перерыве между моими судорогами заботливо спросил:

– Солнышко, а ты, случаем, не беременна?

– Все может быть, – загадочно ответила я, намереваясь скорее пошутить, нежели ввести бедного ребенка в роковое заблуждение.

– Значит, мы поженимся, – он сказал, как отрезал.

Я попробовала было возразить, но Громович был тверд, как пенис подсевшего на виагру старца.

Естественно, вся его семья меня возненавидела. Шапочная Знакомая в первую очередь. Эта коза мелированная даже посмела пару раз угрожать целостности моих нижних конечностей. Звучало это примерно так:

– Да я те ноги вырву, сука! Ты специально, специально все это подстроила! – визжала моя розовая «моторолка» ее голосом, слегка искаженным от помех.

Несколько раз я прилежно вешала трубку, ибо не переношу, когда самонадеянный некто вторгается в мое личное пространство, чтобы меня же грязью и полить. А потом не выдержала и все-таки козу осадила:

– Послушай, тварь, – сказала я с нарочитой медлительностью гангстера, который безо всяческих сомнений разрядит в такую вот Шапочную Знакомую свою «беретту», – к твоему сведению, я беременна. А беременных женщин нагружать своими семейными комплексами не рекомендуется. И вообще, ты что, считаешь своего братца идиотом, которым легко манипулировать? Что-то это не вяжется с карьерой круче, чем у Чубайса. Поэтому все претензии к нему, а я всего лишь слабая женщина. Договорились?

Вся семья с козою в унисон ненавидела меня – они были похожи на хор из греческой трагедии, появляющийся всегда некстати и к концу сюжета начинающий неумолимо раздражать.