Девушка с глазами львицы - [60]

– Донесу! Своя ноша не тянет, – отшутилась графиня и, взяв концы шали в руки, отправилась к выходу из флигеля.

Коста подошёл к окну и, пока любовница не скрылась за дверью большого дома, провожал взглядом плавно качающиеся под голубым атласом бедра. Потом абрек рухнул в постель и закрыл глаза. Коста был счастлив, как никогда в жизни. Он любил, хотя абреки и не имели на это права… А он имел, потому что для него любовь была важнее самой жизни!.. Он просто жить не мог без своей Саломеи!..

Саломея прошла в свою спальню и бросила тяжёлый узел на пол у туалетного столика. Она предвкушала, как сейчас опять расставит червонцы в столбики, потом выровняет их и только тогда начнёт считать. Это наслаждение было не менее острым, чем то, что графиня испытала во флигеле, поэтому она и не спешила – растягивала удовольствие!

Саломея развязала концы шали и, аккуратно переложив монеты на вощёную столешницу, принялась складывать столбики по десять золотых в каждой. Потом она сдвигала столбики в ряды и только, выстроив драгоценную крепость, наконец-то начала считать деньги. Их оказалось чуть меньше семидесяти тысяч. Пожалев, что до ровного счёта не хватает около трёхсот рублей, графиня вспомнила о кольце Печерских. Достав печатку из ящика, Саломея положила кольцо поверх первого монетного столбика.

«Ну, вот – так будет ровно семьдесят тысяч. Ещё пятнадцать осталось с прошлого раза. Так что всего – восемьдесят пять тысяч, – прикинула Саломея. – На жизнь в Петербурге и новые наряды хватит. Ещё и останется».

Резкий стук в дверь прервал её размышления. С ужасом поняв, что не заперлась на ключ, Саломея вскочила и закричала: «Нельзя», но было уже поздно. Дверь распахнулась и в комнату вошёл Вано.

– Матушка, я подумал и принял решение, – сообщил он с порога. – Я наследник отца и не собираюсь дожидаться, пока Михаил соизволит вернуться в Петербург. Я выезжаю в столицу немедленно и буду там жить в доме Печерских. Когда брат объявится, мы сами разберёмся, что кому завещано. Я всегда брал верх над Михаилом в детстве, справлюсь с ним и теперь. Я не позволю себя обделить!

– Хорошо, дорогой, – выпалила мать. Мгновенно придумав, что скажет, она продолжила уже спокойнее: – Мы сможем выехать завтра. Вот я и деньги уже приготовила, сама хотела предложить тебе отправиться в Петербург и там ждать твоего брата.

– Деньги – это хорошо… – протянул Вано, подходя к туалетному столику, уставленному золотом, – но вы меня не поняли. Я поеду один. Именно я – наследник отца, вам он уж точно ничего не оставил, раз за двадцать лет ни разу не захотел с вами встретиться. Я сам разберусь со своим наследством. Я – граф Печерский, и никто не посмеет встать на моём пути.

Не глядя на остолбеневшую мать, Вано надел на палец перстень с гербом, полюбовался своей рукой и принялся рассовывать по карманам столбики червонцев, так любовно собранные Саломеей. Полностью забив карманы, Вано с сожалением посмотрел на оставшееся золото, но, сделав над собой усилие, гордо сказал:

– Оставляю это вам, чтобы вы ни в чём не нуждались. Я уже сложил вещи и пришёл проститься. Карета заложена, я отправляюсь сейчас.

Вано шагнул к двери, но, не выдержав, оглянулся на смертельно бледную мать. Совесть шевельнулась в его душе, но тут же смолкла, задавленная жаждой свободы, богатства и власти. Вано молча поклонился и вышел.

За окном застучали копыта. Уехал! Саломея даже не повернула головы – не хотела смотреть вслед отъезжающей карете. Поставив всё на одну-единственную карту, она вновь проиграла… Что же могло быть хуже? Да ничего!.. Прекрасное золотое блюдо графини Саломеи оказалось глиняной миской, к тому же совершенно пустой.

Глава двадцать пятая. Сан-Карло

Что может быть прекраснее музыки? Да ничего! Как можно хоть что-то сравнить с этой золотой гармонией? Перед музыкой равны все, и неграмотный бедняк так же принимает её всем сердцем, как и сын короля. Нужно только его иметь – это чуткое и трепетное сердце!

Кассандра Молибрани стояла на сцене. Зал был пуст и тёмен, во всём театре сейчас не нашлось бы ни одного оркестранта, но это не смущало Кассандру. Она пела и купалась в божественном океане звуков. Она была королевой из страны грёз, а может, волшебницей – ведь это её голос творил чудеса: он взлетал ввысь, отражался от многоярусных лож и расписного плафона на потолке, он заполнял весь театр, а потом возвращался обратно, уже как упоительный дар небес. Все чувства смешались в душе Кассандры: гордость, изумление собственному таланту и… восторг, восторг, восторг! Теперь она понимала, почему мать предпочла оперу титулу герцогини – просто не могла поступить иначе…

Четыре месяца назад, когда их маленький отряд прибыл в Неаполь, Полли и её подопечная впервые вошли в красивый трехэтажный особняк в двух кварталах от королевского дворца. Они не сразу поверили, что всё это теперь принадлежит Кассандре. Дон Эстебан даже обиделся.

– Не понимаю, откуда взялось подобное недоверие к моим словам, ваше сиятельство! – воскликнул он. – Этот дом был куплен герцогом ещё три года назад специально для вас. Его светлость хотел, чтобы я привёз вас сюда, поскольку именно в этом городе ваша почтенная матушка училась пению и дебютировала на оперной сцене.