Девушка из Золотого Рога - [7]

Ахмед паша высыпал помидоры и картофель на стол. Азиадэ взглянула на красные шарики, перемешанные пахнущими землей комочками, и захлопала в ладоши от ощущения необъяснимого счастья.

Глава 3

Студенческая столовая напоминала зал ожидания провинциального вокзала. За длинными голыми столами тесными рядами студенты торопливо и почти не разбирая, что именно перед ними, поглощали блюда, которые с акробатической виртуозностью раздавал исполинского вида мужчина. Над буфетом, с левой стороны, висела черная доска с нацарапанным на ней мелом меню, поражавшим воображение пышностью названий и низкими ценами.

Азиадэ долго стояла перед ним, никак не решаясь сделать выбор между кёнигсбергскими фрикадельками и персиковым пломбиром. Наконец голод победил чревоугодие, и она, протянув в окошко двадцать пять пфеннигов, получила тарелку с одной огромной кисловато пахнущей фрикаделькой, и с удовольствием вдыхая ее терпкий аромат, осторожно понесла тарелку к столу.

— Вам уже лучше, фройляйн Анбари?

Вздрогнув от неожиданности, девушка подняла голову. Доктор Хаса с кружкой пива в руке стоял перед ней и смотрел ей в тарелку.

— С каких это пор врачи обедают в студенческой столовой? — спросила в ответ Азиадэ, радуясь выпавшей возможности поговорить с человеком, который не был ни турком, ни тюркологом.

— Врачи, не имеющие частную практику, считаются вечными студентами — ответил Хаса, садясь напротив нее. — Вы турчанка, не так ли? Я и не знал, что существуют сероглазые турчанки.

Азиадэ удивленно посмотрела не него. Неужели есть люди, которые не знают, что светлые глаза стамбульских принцесс славились от Тибета до Балкан?

— Бывает и такое, — смущенно сказала она и ткнула вилкой в дымящееся мясо. — Но ведь и вы не немец, верно?

— Как вы догадались?

Азиадэ довольно улыбнулась.

— Я вообще-то тюрколог, и разбираюсь в диалектах. Кроме того, Хаса — не немецкое имя.

Доктор отпил пива и окинул Азиадэ долгим взглядом своих черных раскосых глаза. Его взгляд заскользил по девичьим линиям ее тела, мягким складкам губ, он смотрел в слегка затуманенные серые глаза, и в мыслях его возникли смутные представления о таинственных, укутанных в чадру женщинах из гаремов с мраморными фонтанами и коварными евнухами, которые после некоторого хирургического вмешательства обретали при азиатских дворах, значимую, но не до конца понятную роль. Он вдруг почувствовал непреодолимое желание обнять этого ребенка, случайно забредшего в Берлин из сказок «Тысячи и одной ночи», его колено осторожно коснулось под столом ее узкого бедра. Дитя Азии сердито взглянула на него и сказала:

— Если вы будете фамильярничать, я раскрою рот и скажу «а», ведь я ваша пациентка, и тогда вам, по законам врачебной этики, придется держать себя в руках.

Дитя, очевидно, было уже далеко не ребенком или же очень умным ребенком. Чтобы скрыть смущение, Хаса залпом опустошил свою кружку.

— Я австриец, — с некоторой заносчивостью сообщил он. — Вы слышали про Вену?

Упоминание об императорском городе не произвело на Азиадэ ожидаемого впечатления. Она отправила в рот последний кусочек мяса, с грустью посмотрела на пустую тарелку, и уголки ее губ пренебрежительно опустились.

— А вы слышали про Кара Мустафу? Того, что при Сулеймане Блестящем осадил Вену? Так вот, он был моим предком. Если бы он победил, я, может быть, назначила бы вас своим личным врачом.

По совести говоря, все это не совсем соответствовало действительности. Суровый Кара Мустафа не происходил из рода Анбари, однако на венца это нахальное заявление Азиадэ произвело должное впечатление.

— Премного благодарен, принцесса! — галантно сказал он. — Вы позволите мне называть вас принцессой?

— Нет, не называйте меня принцессой, — ответила девушка.

Ей вдруг стало очень грустно, потому что она вспомнила о принце Абдул Кериме, которого никогда не видела, но который должен был стать ее мужем. Абдул Керим эмигрировал в Америку и больше никто о нем ничего не слышал. Может, даже он стал официантом.

Доктор Хаса заметил перемену в настроении девушки. Он направился к буфету и принес ей пирожное со сливочным кремом, обильно политое шоколадной глазурью. Азиадэ снисходительно посмотрела на него и съела пирожное, слизнув кончиком языка белую, липкую массу, приставшую к ее губам.

— Я житель Вены, — многозначительно повторил Хаса. Его задело, что в первый раз это сообщение оставило девушку равнодушной. — Я изучал медицину в Вене и для дальнейшего совершенствования по одному семестру прослушал курсы в Париже и Лондоне. В Берлине я до конца этого семестра, потом собираюсь открыть в Вене частную практику.

Это тоже не вполне соответствовало истине, но Хаса так долго и тщательно прятал правду в самых глубоких уголках души, что теперь не было никакого смысла вдруг извлекать ее на свет Божий. Действительно, ради чего дипломированный венский врач разъезжает по миру и дает гастрольные спектакли в различных клиниках. Впрочем, если бы Азиадэ и спросила об этом, то услышала бы рассказ о жажде знаний и обширности научных интересов доктора Хасы. Может быть, даже он поведал бы ей, что приехал в Берлин, изучить последние достижения оторинопластики. Но ни слова не сказал бы о скандале с Марион и о Фритце, с которым она провела все лето. В конце концов, это никого не касается и давно ушло в прошлое.