Девушка из Золотого Рога - [26]

Светало. Темные гиганты поблескивали в розоватом серебре.

— Хиун-ху, — сказал вдруг Ролланд со стеклянным взором.

— Хиун-ху, — повторил он. — В Европе их называли — гунны. Был такой народ и одно из его племен китайцы называли тю-ке — тюрки.

Он замолчал. По площади с шумом проехал первый бесформенный зеленый автобус.

— Тю-ке, — продолжил он, — было мощное племя, они воевали против китайцев, которыми правил мудрый Ши-Хуан-Ди. Чтобы защитить свой народ от варваров он построил Великую Китайскую стену. Но и это не помогло, варвары приставили лестницы, перелезли через стену и переняли у них индокитайскую музыкальную гамму.

Джон Ролланд поправил галстук и почувствовал себя готовым к новым приключениям. Над площадью Вашингтона разлились первые лучи бледного солнца.

— Эти дикие звуки, — говорил он дальше, — дикий народ принес к берегам Средиземного моря. Только через годы возник священный дом Османов и дворец Йылдыз на Босфоре.

Сэм Дут посмотрел на своего друга с гордым видом собственника и открывателя.

— Ты настоящий лирик, Джон, — восхищенно воскликнул он. — Можно было бы как-нибудь использовать индокитайскую гамму в фильме на дальневосточный сюжет. Например: «На строительстве Китайской стены». Роскошный костюмированный фильм. Подумай об этом.

— Я подумаю, — снисходительно промолвил Ролланд. — Над песочными холмами восходит солнце, народ Китая строит Великую стену, а у меня раскалывается голова. Я сижу в трусах за пишущей машинкой, а по вечерам пью виски, чтобы воскресить интерес к жизни.

Он поднялся. Сэм Дут поддержал его и посмотрел на узкое, бледное лицо Ролланда. Такими были все они — последние Османы, нелюдимые и властные. Одинокие, мягкие и жестокие одновременно, с нежными руками и необычными фантазиями, которые можно было превратить в доллары при помощи дельного продюсера.

Теперь Сэм Дут точно знал, почему распалась империя, а фильмы Ролланда так хорошо продаются. Фантазеры и мечтатели сидели на троне Османов и правили тремя континентами.

— Пойдем, — сказал Ролланд и положил руку на плечо друга.

— Знаешь — я был пленником во дворце на Босфоре, а теперь я заперт в каменном склепе этого города.

— Чего тебе не хватает, — вздохнул Сэм, — у тебя же есть деньги. Может, тебе съездить куда-нибудь, мир посмотреть. Ты же ничего не видел, кроме Босфора и отеля «Барбизон-Плаза». Я поеду с тобой и буду все организовывать, сам ты не справишься.

Они пошли через площадь. На террасе кафе «Пятое авеню» стояли заспанные официанты. Посетителей еще не было, и зеленые столы напоминали покрытые росой газоны. Они поднялись на террасу и устало плюхнулись в кресла.

— Два кофе, очень крепких, — сказал Ролланд, внезапно абсолютно протрезвев. Затем он склонился к другу и заговорил:

— Действие происходит в Китае. Настоящее показывается через прошлое. Стена является символом самодовольного, надменного и ограниченного мира…

Продюсер благодарно посмотрел на него.

Глава 11

— Хосров паша был очень богатым и могущественным человеком.

Азиадэ стояла во дворе большой мечети и, запрокинув голову, с восторгом разглядывала стройные линии минаретов. Легкая вуаль прикрывала ее лицо.

— Очень могущественным, — повторила она. — Когда он впервые прибыл сюда, то нашел здесь три деревни, которые приказал снести и на их месте воздвиг сарай — дворец — с тех пор этот город называется — Сараево.

Она сидела на мраморных ступеньках входа в мечеть и любовалась фонтанами с арабскими надписями, у которых играли дети. Через двор мечети прошел мулла в белом тюрбане.

Хаса, укрывшись в тени колонн, любовался ногами Азиадэ и голубями на мраморных плитах, которые напомнили ему о Венеции. Тогда все было по-другому: они с Марион гуляли по площади св. Марка, она кормила голубей и клялась ему в вечной верности. Азиадэ не кормила голубей, она спокойно сидела, погруженная в свои мысли и лучи солнца освещали ее лицо.

— Как здесь хорошо, — вздохнула Азиадэ.

Хаса промолчал, продолжая разглядывать ее ноги, туго обтянутые шелковыми чулками бледно-розового цвета. Да — жизнь действительно была прекрасна.

Он прислонился к колонне и подумал о том, что абсолютно правильно поступил женившись на Азиадэ, что вся его жизнь до сих пор, была всего лишь интермедией между школой и приемом больных.

Ему было тридцать лет, и в его жизни был университет Вены, госпитали Европы и Марион. Теперь у него была Азиадэ. Ему захотелось нагнуться к ней и рассказать о том, что некоторые флегмоны возникают, как следствие заболевания задней носовой пазухи и что он собирался делать доклад на эту тему на Медицинском совете. Но он не сделал этого, потому что Азиадэ все равно ничего бы не поняла и поинтересовалась только этимологией слова «флегмона».

Какой-то ветхий, сгорбленный старик вошел в мечеть, разулся и с серьезным задумчивым выражением лица приготовился молиться. Это был совершенно чужой мир, куда Хасе вход был запрещен. Он думал о своих двоюродных братьях, которые приходили к нему в отель, пили с ним чай и разглядывали его, как какого-то экзотического зверя. К Азиадэ же они обращались с особым уважением, шутка ли — дочь настоящего паши! Они болтали без умолка, а Азиадэ с достоинством принимала знаки почтения, оказываемые ей. Она гостила у их жен и вела с ними долгие содержательные беседы о восточной душе. Отсталые женщины угощали ее кофе и с интересом разглядывали, ведь она была дочкой паши и говорила о таких мудрых и непонятных им вещах.