Девушка из лаборатории - [81]

Услышав ее слова, я понимаю, что только что упростила кое-кому смену.

Каждые два часа в моей палате появляется новый доктор, ведущий занятия у группки студентов-медиков. Для них я просто очередной случай из практики. Преподаватель сжато и монотонно рассказывает историю ведения моей беременности и перечисляет назначенные мне препараты; из-за этого его слова начинают напоминать поэму Э. Каммингса, не прошедшую редактуру. Закончив, он поворачивается к своему студенческому эскорту:

— Итак, какой вывод можно сделать на основании этих данных о плоде?

Ответом ему неизменно служит одна и та же недоуменная тишина, как если бы вопрос был задан стаду овец.

В конце концов моя медсестра не выдерживает:

— Да посмотрите вы на нее. Очевидно, что роды не преждевременные, а вес ребенка нормальный.

Она с отвращением качает головой, и я вижу, как один из студентов в заднем ряду широко зевает, не сводя с меня глаз и даже не пытаясь прикрыть рот.

Неожиданно меня охватывает возмущение, которое, скорее всего, отражается на стоящем по левую руку кардиографе. Память подсовывает картинку пятнадцатилетней давности: я учусь в колледже и отчаянно хочу пойти в медицинский институт, но знаю, что денег на это нет и способа достать их сейчас тоже не существует. Я происхожу из рода, женщины в котором могли поймать и ощипать сову, сварить ее и вытащить костный мозг, чтобы накормить детей, — а потом выпить бульон, поскольку другой еды все равно не осталось. Ребенком я сама снимала с себя пиявок и не боялась пауков, змей, грязи и темноты. На секунду мое место снова занимает девчонка, которая только что получила стипендию, покрывающую в том числе и расходы на книги, и тут же в дополнение к действительно нужным учебникам скупила все, что смогла найти по медицине.

И вот они — студенты-медики, имеющие то, от чего меня отделяла иллюзорная, но такая тяжелая железная дверь. Им доступно сакральное знание, но они им не пользуются. Во мне вскипает возмущение: почему эти паразиты вообще считают себя достойными измерять раскрытие моей шейки матки? Гнев внезапно пробуждает меня прежнюю, и я красочно воображаю, как пересказываю этот эпизод Биллу, непременно присочинив свой вопль: «Записывайте, засранцы: я буду у вас в билетах!»

Преподаватель прерывает мой внутренний монолог, буднично сообщив: «У пациентки высокий риск послеродового психоза, поэтому за ней установят соответствующее наблюдение». Вот так легко он озвучивает наши с Клинтом опасения, которые любовь и надежда по обоюдному согласию хранили в тайне. Я оживляюсь, заинтересовавшись возможным продолжением. Студенты же, получив эту новую информацию, смотрят на меня совершенно другими глазами. Мое адекватное поведение, похоже, так их удивляет, что я начинаю подумывать, не сымитировать ли галлюцинацию ради подтверждения слов профессора.

Во внезапном испуге шаря взглядом по комнате, я встречаюсь глазами с Клинтом, который скромно сидит на своем стуле, скрестив ноги. С помощью особой телепатической связи, доступной всем супружеским парам, мы обмениваемся комментариями об абсурдности ситуации, и впервые за много недель я разражаюсь смехом. А вместе с ним приходит и осознание: сейчас я чувствую себя лучше, чем в предыдущие несколько месяцев, — и все это благодаря окружившей меня паутине пищащих приборов.

Тем временем доктор, равнодушный и к скорбям, и к радости, бросает взгляд на часы и выходит; студенты тянутся за ним, будто бездарные папарацци за скучнейшей на свете знаменитостью. Мой гнев угасает — у этих ребят впереди тоже долгая ночь. Остыв, я понимаю: мечты о карьере врача и реальность обучения в медицинском институте, возможно, сильно разнятся. Возможно также, что не мне судить других за отсутствие эмоций — учитывая, как я сама вела себя в течение последних нескольких месяцев.

Следом в палату заглядывает операционный медбрат. В руках у него нечто похожее на скрученное в трубочку пляжное полотенце. Он постепенно раскатывает его на двух столиках из нержавейки, и я вижу: внутри на стерильной поверхности разложены десятки скальпелей, ножниц и непонятных маленьких инструментов с лезвиями. Медбрат уходит, но тут же возвращается со вторым таким же полотенцем и повторяет процедуру на двух дополнительных столиках.

— Боже мой, — комментирую я. — Да тут целая куча ножей.

Он бросает на меня взгляд и возвращается к своему занятию, параллельно объясняя:

— Ага, ваш врач любит, чтобы второй комплект всегда был под рукой. Вдруг что-нибудь упадет на пол.

Меня не слишком-то успокаивают заверения в том, что второй нож будет наготове, если с первым что-то случится, но свои сомнения я предпочитаю держать при себе.

Приятным сюрпризом оказывается появление женщины-доктора, которая так спокойно отнеслась к моему отказу кормить грудью, а теперь сообщает, что будет принимать роды. Меня несколько раз предупреждали, что прийти может любой из врачей моей «команды по уходу», так что я заранее готовилась к появлению человека незнакомого: запомнить хотя бы половину из тех, кто делил со мной сцену жизни на протяжении этих девяти месяцев, было просто невозможно.