Девушка из лаборатории - [23]

— Да, его. Он самый умный в группе. И он нам пригодится.

Профессор взглянул на меня и вернулся к сортировке инструментов.

— Ну да. И вы точно это знаете, потому что?..

— Я не знаю точно. Но я чувствую.

Он уступил — как и всегда:

— Хорошо, но с бумагами разбирайтесь сами. На мне и так слишком много всего, так что Билл будет вашим протеже. И сами подыщите ему дело, договорились?

Я с благодарностью кивнула. Внутри меня кипело восторженное ожидание будущего — хотя понять происхождение этого чувства было невозможно.

Спустя три дня наша экспедиция все-таки закончилась и мы вернулись в город. Мне предстояло развезти студентов и их снаряжение по домам. Билл оказался последним, поэтому до нужной ему станции метро мы добрались поздно ночью.

Здесь я наконец решилась рассказать ему про свою идею.

— Слушай, не знаю, насколько тебе это интересно, но я могла бы пристроить тебя в исследовательскую лабораторию, где сама работаю. За деньги и все такое.

Никакой реакции. Билл опустил глаза, потом мрачно сказал:

— Ладно.

— Ладно, — кивнула я.

Билл продолжал сидеть в машине, разглядывая свои ноги, — хотя я ожидала, что он сейчас попрощается и выйдет. Потом он поднял голову и еще несколько минут смотрел в окно машины, пока я гадала, что его тут держит.

Наконец Билл повернулся ко мне и спросил:

— А чего мы не едем в лабораторию?

— Сейчас? Ты хочешь поехать туда сейчас? — дружески улыбнулась я.

— Ну, больше мне все равно ехать некуда, — бодро отрапортовал он. После чего добавил: — И лопата у меня уже есть.

Как и всегда в такие странные минуты, мне на память пришла сцена из «Больших надежд» Диккенса. Я вспомнила Эстеллу и Пипа в самом конце истории, когда они стоят в запущенном саду, уставшие, но полные надежд, готовые перестраивать разрушенный дом. Оба они не знали, что делать дальше, но будущее их не было омрачено тенью новой разлуки.

7

Первый настоящий лист — это новая идея. Как только зародыш из семени прочно закрепился в земле, его приоритеты меняются. Теперь вся энергия уходит на то, чтобы тянуться вверх. Имевшиеся в семени ресурсы почти исчерпаны, и растению отчаянно необходимо выбраться на свет, чтобы запустить жизненно важные процессы. Пока это самое маленькое растение в лесу, оно должно работать усерднее остальных, влача свое существование в тени — до поры до времени.

У зародыша внутри семени сложены две семядоли: крошечные готовые листочки. Они похожи на запасное колесо автомобиля: малы, неудобны и годятся, только чтобы добраться до ближайшей заправки. Когда росток выпускает их, семядоли начинают фотосинтез столь же эффективный, как прогревание очень старого мотора очень холодным зимним утром. Природой они скроены кое-как — и только и способны, что дотянуть до того момента, когда растение будет готово произвести на свет свой первый настоящий лист. Как только это происходит, временные семядоли чахнут и опадают; оказывается, они даже и не были похожи на листья, которые придут им на смену.

Первый настоящий лист — отпечаток весьма условного шаблона, оставляющего практически бесконечный простор для импровизации. Закройте сейчас глаза и представьте колючий лист остролиста, звездчатый — клена, сердцевидный — плюща, треугольный — папоротника или пальчатый — пальмы. Теперь прибавьте к этому тот факт, что на дубе, например, может быть 100 000 листьев, каждый из которых не является точной копией соседнего; более того, некоторые в два раза больше прочих. Каждый дубовый листок на планете Земля — уникальный оттиск одного и того же грубого и весьма условного штампа.

Все листья в мире — это бесчисленные миллионы вариаций простого механизма, созданного для единственной работы. Механизма, который держит на крючке человеческий род. Листья создают сахар. Во всей нашей бескрайней вселенной только растения способны вырабатывать его на основе неживой неорганической материи. Любой сахар, попавший в вашу пищу, изначально сформировался внутри листа. Если ваш мозг перестанет постоянно получать глюкозу, вы умрете. Задумайтесь: ваша печень при необходимости способна производить глюкозу из белков или жиров, но и они были получены ею из растительного сахара, съеденного другим животным. Это замкнутый круг: прямо сейчас внутри синапсов вашего мозга мысли о листьях блуждают благодаря энергии, полученной из этих самых листьев.

Лист — это насыщенная пигментом ткань, пронизанная паутиной жилок, которые состоят из сосудов двух типов. По одним из этих сосудов вода бежит к листу от почвы, чтобы при участии света распасться на нужные вещества. Энергия, полученная в процессе распада, склеивает выделенные из воздуха элементы будущего сахара. Затем по другим сосудам этот сахаристый сок переносится из листа вниз, к корням, где проходит процесс сортировки — и сок либо перерабатывается немедленно, либо откладывается на черный день.

Чтобы увеличиться, лист удлиняет цепочку клеток вдоль центральной жилки; а вот клетки по краям сами решают, когда им перестать делиться. От верхушки начинает расходиться кружево более мелких жилок, которые вплетаются в уже существующее полотно и снова сходятся у стержня, — таким образом, лист растет от края к черенку. Как только эта самая смелая часть листа заканчивает формироваться, растение наконец ставит лошадь перед телегой и начинает перегонять сахар вниз — туда, где он позволит образовать новые корни, которые, в свою очередь, добудут больше воды, обеспечивающей рост новых листьев, а в них образуется еще больше сахаров… И так уже на протяжении 400 миллионов лет.