Девушка из лаборатории - [17]

— Не думаю, что справлюсь, — созналась я, стоило нам выйти во двор. — Это самая напряженная работа, с которой мне приходилось сталкиваться.

Лидия усмехнулась:

— Ты все принимаешь слишком близко к сердцу. Мы же не нейрохирурги, в конце концов.

— Да, они-то на пятом этаже работают. — Я знала эту шутку, курьеры повторяли ее друг другу по несколько раз в день. — И все-таки: что если у меня не получится? Я в половине случаев даже не могу вспомнить, правильно все сделала или нет.

Оглядевшись по сторонам, Лидия придвинулась ближе ко мне.

— Давай-ка я тебе кое-что расскажу о стерильности, — негромко произнесла она. — Иголки, конечно, лизать не стоит, но, если у тебя на руках есть что-то, что может убить пациентов, — оно их убьет.

Я не нашлась что на это ответить. Лидия тем временем сочла вопрос исчерпанным; теперь нам оставалось только сидеть в тишине, пока она курила.

— Господи, у меня голова раскалывается, — сказала я наконец, массируя виски. — Лидия, ты никогда не задумывалась, что творят с нашими легкими все эти пары спирта?

Не вытаскивая изо рта сигарету, она наградила меня взглядом, в котором ясно читалось осознание крайней степени моей тупости. После чего, глубоко затянувшись, спросила:

— Сама-то как думаешь?

Вернувшись в лабораторию после перерыва, я бросилась в бой и взяла заказ на сложный пакет для химиотерапии, твердо решив преуспеть в первый день хотя бы в чем-то. Все получилось, и у меня был повод гордиться собой, пока рядом не возникла старший фармацевт. Не скрывая ярости, она сунула мне под нос флакон интерферона.

— Ты только что угробила весь пузырек, — прошипела она. За несколько минут до того я действительно ввела дозу иммуномодулятора из этого флакона, а потом просто убрала его с рабочего стола, забыв запечатать. Это значило, что теперь остатки содержимого не стерильны. Одним движением я лишила нас медикамента на сумму не меньше тысячи долларов и создала повод для очередного бюрократического ада. Такого стыда я не помнила с тех пор, как раздраженный учитель застукал меня за чтением страниц, которые еще не были заданы классу. Протагонист собственной седьмой главы, я подняла глаза, чувствуя, как «лицо у меня пылает, а раскаяние гнетет мне сердце».

Лидия немедленно учуяла возможность и вклинилась между мной и кипящей от злости начальницей:

— Ей просто нужен перерыв, она весь день на посту. Пойдем, девочка, подышим свежим воздухом.

Так начался наш очередной перерыв.

Едва выйдя во двор, я упала в кресло и обхватила голову руками.

— Не знаю, что буду делать, если меня уволят, — пробормотала я, старательно давя подступающие слезы.

— Уволят? Ты этого боишься? — хмыкнула Лидия. — Господи, расслабься. Ни разу не видела, чтобы из нашей дыры кого-то увольняли. Ты, возможно, не заметила, но тут люди сами уходят раньше, чем их выгонят.

— Я не могу уйти сама, — созналась я. — Мне нужны деньги.

Лидия закурила сигарету и глубоко затянулась, не переставая изучать меня взглядом.

— Ага, — печально констатировала она. — Мы с тобой не из тех, кто уходит.

Она протянула мне пачку сигарет — в шестой раз за день, и я в шестой раз за день отказалась.

Когда тем вечером Лидия высадила меня у дома, я спросила, о чем она думает в те долгие часы, которые мы проводим в лаборатории.

Лидия обдумала мой вопрос и после паузы ответила:

— О бывшем муже.

— Дай угадаю — он в тюрьме?

— Да если бы. Этот засранец в Айове.

Мы сидели и смеялись над шуткой, древней, как сама Миннесота, а в голове у меня эхом отзывалась цитата из седьмой главы: «Мы смеемся, несчастные собачонки, мы смеемся, бледные, как полотно, и душа у нас уходит в пятки».

Если заказов становилось поменьше, а я уставала от необходимости сидеть на месте, можно было сходить в банк крови — спросить, не нужно ли отнести пару литров в отделение скорой помощи. Это позволяло мне выплеснуть немного энергии: ждать, пока все заинтересованные лица проверят номер группы и тип пакетов, приходилось долго. Лично я проводила это время, расхаживая туда-сюда по коридору.

«Бессрочника», работавшего за стойкой с трех до одиннадцати, звали Клод. Он был не так стар, как Лидия, но в моих глазах все равно казался пенсионером — ведь было ему двадцать восемь. Клод завораживал меня. Он был единственным из моих знакомых, кто отсидел в тюрьме, однако остался при этом самым безобидным и милым парнем на свете. Превратности судьбы оставили на нем неизгладимый след, но не заронили зерен обиды или недовольства — возможно, потому, что концентрация внимания у него была как у золотой рыбки. «Трудно найти в больнице работу проще, чем за стойкой банка крови», — сообщал мне Клод с застенчивой гордостью.

Он говорил, что на этой должности нужно помнить только, как размораживать кровь, проверять кровь и выкидывать кровь. Каждая смена начиналась с того, что Клод вывозил несколько поддонов, на которых высились ряды похожих на кирпичи пакетов, из камеры глубокой заморозки в комнату с температурой +5°. Полученная от доноров кровь сразу после регистрации замораживается и отправляется в хранилище. Чтобы воспользоваться ею, нужно медленно разморозить пакет. Таким образом, поддоны, вывезенные из холодильника, будут доступны только через три дня.