Девушка из Хиросимы - [14]

Вскоре после ухода дяди пришла Яэко. Сумико рассказала ей о том, как Рюкити выронил какую–то записку у плетня. Яэко прищурила глаз.

— Это он нарочно подбросил… Сумитян прочитала?

Сумико молча вытащила записку и передала Яэко. Прочитав записку, Яэко тоже поджала губы.

— А я думала, что Рютян написал письмо Сумитян…

Сумико презрительно фыркнула:

— Стала бы я подбирать такие письма!

Надо сообщить учителю.

Дядя сказал, чтобы я не выходила из дому, и унес сандалию.

Ладно, я сама передам учителю.

Яэко спрятала бумажку в рукав и вышла, сказав, что зайдет потом.

Сумико выглянула в окошко. Яэко остановилась у калитки и показала на веточку сливы, воткнутую в плетень:

4–Девушка из Хиросимы

— Это Сумитян засунула?

Сумико посмотрела на плетень, покраснела и кив: нула головой.

— У нас тут уже отцвели, а в горах еще нет, — сказала Яэко.

К ней подошла Харуэ — с белым платочком на голове, в безрукавке и черных шароварах, прикрытых красным передничком. Как всегда, она была чистенькая и нарядная.

— Харутян ходила в город? — спросила Яэко.

На щеках Харуэ заиграли ямочки.

— Ходила за лекарствами. А на дороге около круглой скалы работают чужие солдаты. Подозвали меня и дали карамельку. И лопотали что–то по–ихне–му… Я взяла карамельку и убежала.

Яэко неодобрительно покачала головой.

— А что они там делают?

Протянули веревки, поставили какие–то штуки, что–то измеряют. А один с нашивками на рукаве стал по–японски говорить мне…

Харуэ сказала что–то на ухо Яэко и захихикала. Они медленно пошли по улице.

— Я буду ждать Яэтян, зайди непременно! — крикнула вдогонку Сумико.

в

Она удобнее уселась у окошка. Стало быстро темнеть, но она не зажигала керосиновой лампочки. Где–то вдали заквакали лягушки. Сквозь деревья замелькало желтое пятно: зажегся электрический фонарь у ворот усадьбы Сакума. Оттуда доносилось мерное постукивание станка для витья веревок — работали во дворе. Сумико надела дядины лапти, подкралась к плетню и понюхала цветы на ветке. Вернувшись в дом, опять села у окошка.

Высоко–высоко за облаками прогудели самолеты. Через некоторое время снова раздался их гул, сопровождаемый свистом. Со стороны усадьбы стал доноситься стук колотушки сторожа.

У плетня неслышно появилась сгорбленная фигура. Сегодня Таками был без темных очков, в халате и кепке. Он подошел к окошку.

— Хотел давно поговорить с вами, — голос у него был приглушенный, как будто его рот закрывала маска. — Наверно, слышали обо мне. — Он легко поклонился. — Я о вас слышал… Вы видите во сне что–нибудь белое? Снег, или белых лебедей, или белые облака…

Сумико замотала головой и отодвинулась от окошка.

— А я вижу. — Таками вытащил из рукава сигару и, щелкнув зажигалкой, закурил. — Мне говорили, что все, у кого атомная горячка, в бреду говорят о чем–нибудь белом. Не думайте, что я сумасшедший, хотя я говорю странные вещи, не бойтесь. Сегодня я очень взволнован. Я узнал, что одна девушка… она жила тогда в Нагасаки так же, как и я, недалеко от Медицинского Института, и тоже случайно спаслась… Она совсем недавно, месяц тому назад, умерла. Все эти годы у нее ничего не было, только сильное малокровие… И вдруг поднялась температура, и она стала говорить о ледяных горах и белых лилиях и через несколько дней умерла.

А следы ожога были? — спросила Сумико, пододвинувшись к окошку.

Был келоид на груди в виде небольшой бабочки. В морском госпитале в Нагасаки ее прозвали «мисс Баттерфлай». Так вот… с недавних пор я тоже стал видеть белые сны. Это предвестие неизбежного.

А к врачу ходили?

На худощавом красивом лице Таками появилась чуть заметная улыбка:

— Бесполезно. Наши врачи еще не научились лечить… Все материалы у иностранных врачей. Они изучили множество больных в Хиросиме и Нагасаки, забрали материалы у японских врачей и объявили все данные об атомной горячке секретными. А мы, уцелевшие, обречены на смерть, как эта мисс Баттерфлай.

А она лечилась?

Нет. — Таками махнул рукой. — Она тоже считала это бесполезным. Ей советовали делать переливание крови и еще что–то… но она ничего не делала. К тому же у нее не было денег. Кровь стоит очень дорого. А ей приходилось работать в ресторане кельнершей и кормить еще родителей и детей, оставшихся от брата, он погиб в Нагасаки.

Многие все–таки живут до сих пор и работают, — сказала Сумико. — Наверно, выздоровели. А та девушка, может быть, умерла от чего–нибудь другого?

Таками закрыл глаза и покачал головой:

— Она умерла потому, что на ней была печать пикадона. У меня келоид на спине ниже правой лопатки, а у вас, я слышал, на плече. Эта печать означает, что кровь отравлена. В тот момент, когда сверкнула бомба, всем нам был объявлен смерттный приговор. Одних пикадон казнил сразу, другие получили казнь в рассрочку. — Он посмотрел на Сумико и кашлянул в руку. — Простите, что я выражаюсь так грубо, прямолинейно… но не хочется обманывать себя и других. В таких делах ложь никому не нужна. — Он поднял руку с потухшей сигарой. — В тот момент, когда блеснула бомба, внутри нас все сгорело, и осталась у нас только оболочка. Вот, например, если эту сигару курить, не стряхивая пепла, то она вся сгорит, .но форма останется. Только форма сигары. А самой сигары уже нет — один только пепел. То же самое случилось и с нами. Мы уже давно умерли… и я и вы. Мы только кажемся живыми, а на деле мы куклы из пепла… Вы молитесь? Нет? И не надо. Никаких богов нет, и никакого неба нет, есть только пространство, в котором летают четырехмоторные шестидесятитонные убивальные машины. Есть только один бог — Пикадон. Пикадон–даймёдзин. Спокойной ночи.