Девушка из Дании - [23]

- Он становится серьезным художником, - продолжала Лили, цитируя людей из мира искусства, отзывавшихся о Хенрике.

- Знаешь, он сирота, - сказала Лили, описывая юность ученика матроса на шхуне, который ловил рыбу в Северном море. Затем Лили рассказала, что Хенрик признался ей на скамейке Когенс Хаве, что никогда не встречал девушек, похожих на Лили.

- Мне ясно, как он относится к тебе, - Герда видела теплое выражение на лице Лили.

Герда только что вернулась после сложного дня в галерее. Десять ее картин все еще висели на стенах не проданными. Теперь все это - вид ее мужа в простой кружевной юбке, история Хенрика, получившего приглашение на обед с миссис Рокфеллер в национальном клубе искусств на Грамерси Парк, странные мысли о Лили и Хенрике на скамейке в тени Русенборг-слот поглотили ее.

- Скажи, Лили, ты когда-нибудь целовала мужчину? - вдруг спросила Герда.

Лили замерла. Ее кружево медленно опустилось на колени. Вышло так, что вопрос сорвался с уст Герды против ее воли. Она никогда не задавалась этим вопросом раньше, потому что Эйнар всегда был сексуально неуклюжим и не проявлял инициативы. Но Герда никогда не чувствовала такую тоску. Без Герды Эйнар никогда бы не нашел Лили.

- Может, Хенрик был первым? - спросила Герда, - он первым поцеловал тебя?

Лили подумала об этом, и её брови взлетели вверх. Через половицы был слышен просаженный картофельной водкой голос моряка. “Не ври мне”, - кричал он, - “я знаю, когда ты мне лжешь!”

- В Блютус, - начала Лили, - был мальчик по имени Ханс.

Герда впервые услышала о Хансе. Лили рассказывала о нем с упоением, держа в воздухе прижатые друг к другу ладони. Казалось, словно она находилась в трансе, рассказывая Герде о его трюках на древнем дубе, нежном голосе и воздушном змее в виде подводной лодки, который утонул в болоте.

- И ты ничего не слышала о нем с тех пор? - спросила Герда.

- Я знаю, что он переехал в Париж, - сказала Лили, возобновляя вязание крючком, - он арт-дилер, и это все, что я знаю. Он предлагает искусство американцам.

Затем Лили встала и пошла в спальню, где Эдвард VI рычал во сне, и закрыла за собой дверь. Через час Эйнар вернулся так, словно Лили вовсе не появлялась. Кроме запаха мяты и молока все было так, словно на самом деле Лили никогда не существовало.

Через две недели ни одна из картин Герды так и не была продана. Герда винила в отсутствии успеха экономику. Со времен великой войны прошло семь лет, и датская экономика умирала, задыхаясь от спекуляций. Герде не удалось удивить и проявить себя. Они с Эйнаром поженились, и его репутация мешала ей. Эти маленькие темные рисунки болот и штормов, некоторые из которых были нарисованы не более чем серой краской на черном фоне, приносили ежегодно все больше и больше крон. Тем временем Герда не зарабатывала ничего, кроме одноразовых выплат от корпоративных директоров. Она написала личные портреты Анны и слепой женщины у ворот Тиволи, а теперь и Лили не осталась незамеченной. Но в конце-концов, кто будет обменивать работы Герды, смелой американки, на работы Эйнара, утонченного датчанина? Какой критик во всей Дании, где художественные стили девятнадцатого века до сих пор считались новыми и сомнительными, посмел бы похвалить ее стиль? Так чувствовала Герда, и даже Эйнар признал, что это может быть правдой.

- Я ненавижу это чувство, - говорила иногда Герда, а её щеки пылали от зависти, которая никак не могла исчезнуть.

Однако одна из картин Герды привлекла некоторый интерес. Это был триптих, нарисованный на шарнирных досках. Герда начала его на следующий день после бала в Мэрии. Триптих изображал девушек в полный рост. Погруженная в свои мысли девушка с усталыми и красными веками. Бледная, напуганная и чрезмерно возбужденная девушка со впалыми щеками. Волосы еще одной выскальзывают из зажима, губы влажны. При рисовании Герда использовала тонкую кроличью кисть и яичную темперу, которая придала коже девушек нежное свечение. Эту картину Герда решила не покрывать лаком. Стоя перед картиной, один или два критика достали свои карандаши из нагрудных карманов. Сердце Герды забилось о ребра, как только она услышала звук карандаша в блокноте. Один критик откашлялся, второй - француз с небольшой серой бородавкой на краю глаза, - спросил Герду:

- Одна из них вы?

Но картина с названием “Тройная Лили” не смогла спасти выставку. Расмуссен, невысокий человек, который недавно отправился в Нью Йорк, чтобы поменять картины Хамершоу и Кпаер на акции металлургических компаний Пенсильвании, упаковывал картины Герды для возвращения.

- Я сохраню одну из девушек для отправки товара, - сказал он, записывая это в своей записной книжке.

Прошло несколько недель. На почту прибыла вырезка из журнала парижского искусства, и в ней упоминалось о галерее Расмуссена. В статье было описано скандинавское современное искусство Дании, а также краткое упоминании множества талантливых людей. Невероятно, но они заметили Герду.

“Дикий восторг воображения”, - писали о Герде, - “Ее картина милой девушки по имени Лили была бы пугающей, не будь она так красива”. В статье ничего не рассказывалось об остальных картинах Герды, это был словно беглый обзор. Расмуссен направил вырезку Герде, которая прочла ее со смесью невыразимых чувств. Более поразительным, чем похвала, ей показалось полное отсутствие в статье имени Эйнара. Итоги датского искусства были подведены, и Эйнар нигде не упоминался. Она спрятала вырезку в ящик шкафа из мореного ясеня, положив её под письма от Тедди и своего отца из Пасадены, описывающего апельсиновый урожай, охоту на койотов и то, что Герда могла бы присоединиться к обществу художников в Санта-Монике, если когда-нибудь решит покинуть Данию. Герда никогда бы не показала Эйнару эту статью. Она принадлежала только ей. Слова восхваления принадлежали ей. Герда не чувствовала желания делиться, но не могла просто прочесть рецензию, а затем убрать ее в ящик. Нет, она должна была действовать, и сразу же написала критику свои мысли.