Девушка из Дании - [22]

“Это не от того, что я ревную” - сказала себе Герда, аккуратно распечатывая конверт, - “Нет, это просто потому, что я влюблена.”

      Расмуссен был лысый вдовец с китайским разрезом глаз. Он жил с двумя своими детьми в квартире около Амалиенборг. Когда он сказал, что выставит последние картины Герды, её подмывало ответить, что она не нуждалась в его помощи. Она думала об этом, но ничего не предприняла. Эйнару она кокетливо сказала:

- Я не уверена, говорил тебе Расмуссен или нет, но, к счастью, он пришел в восторг.

Она купила десять стульев в мебельном магазине и покрыла их красными подушками. Она поставила стулья перед каждой картиной в галерее.

- Для размышлений, - предложил ей Расмуссен, расположив их в свободном порядке. Потом Герда разослала приглашения каждому европейскому редактору из списка Эйнара, с которыми он сотрудничал на протяжении многих лет. В приглашениях были важные вступительные слова Герды и изложеные проблемы. Приглашение получилось хвастливым, но по настоянию Эйнара Герда оставила все как есть.

- То, что нужно, - заключила она, и собственноручно доставила приглашения в офис “Берлингс Таймс”, “Натиональтиденде” и “Политикен”*, в котором с ее насмешкой проводил клерк с маленькой седой головой.

Картины Герды были большими, и к тому же, блестящими. Она покрывала их лаком. Они были настолько блестящими, что их можно было чистить, словно окна. Немногие критики, которые пришли в галерею, ходили вокруг стульев с красными подушками и ели медовые крекеры, которые Герда поставила в серебряном блюде. Она следила за критиками, чьи маленькие блокноты оставались открытыми и волнующе пустыми.

- Это Анна Фонсмарк. Вы знаете, меццо-сопрано, - говорила Герда, - с ней столько проблем, когда она позирует...

Или:

      - Это скорняжник короля. Вы обратили внимание на венок из норок в углу, символизирующий его торговлю?

Она говорила все это, и тут же жалела об этом. Тупость ее комментариев звенела в воздухе, словно это был второй слой лака на картинах. Герда думала о том, что сказала бы обо всем этом ее мать, и краснела, но иногда в Герде появлялось слишком много энергии, которая словно жидкость перетекала вверх-вниз по ее позвоночнику.

Герда вынуждена была признаться самой себе, что некоторые критики пришли только потому, что она - жена Эйнара.

- Эта выставка и Эйнара тоже? - спрашивали некоторые из них, - когда мы можем ожидать его следующую выставку?

Один из критиков пришел потому, что Герда была калифорнийкой. Он надеялся услышать о пленэре художников, работавших там, словно Герда могла что-то знать о бородатых мужчинах, смешивающих краски в поразительном свете лагуны Нигель.

В период сильной жары, который совпал с выставкой Герды, в галерее Кристалгад было тесно и пахло сырами из магазина по соседству. Герда была обеспокоена тем, что запах “фонтина” обоснуется на ее холстах, но Эйнар сказал, что это невозможно из-за слоя лака.

- Они непроницаемы, - заметил он, глядя на ее картины, которые отдавали эхом, словно колеблющаяся летучая мышь.

На следующий день, вернувшись в квартиру, Герда обнаружила Лили, вязавшую крючком сетку для волос. Спицы лежали у нее на коленях. Ни Эйнар, ни Герда ни разу не обсуждали происшествие с окровавленным носом Лили на балу художников. Но примерно через месяц после этого, в пору вспышки жары в течении трех дней в июле, нос Лили стал кровоточить снова. Эйнар утверждал, что беспокоиться не о чем, но Герда волновалась за него, словно мать за больного сына.

В последние дни Герда вставала по ночам. Она рисовала бледную Лили, лежавшую на руках Хенрика. Картина была большой, почти в натуральную величину. С ее яркими красками и плоскими формами картина выглядела живее, чем сцена кровотечения из носа Лили на балу художников. Фоном в памяти Герды служил фонтан с бронзовыми викингами и изрыгающими воду драконами. Хрупкая Лили заполняла картину. Руки мужчины обвились вокруг нее, и его волосы падали ей на лицо.

«Она никогда не забудет его», - сказала себе Герда, рисуя смесь альпинистского ужаса, смятения и негодования, по-прежнему ощутимое каждой частью тела. Она знала: что-то изменилось.

- Давно ты здесь? – прямо спросила Герда.

- Около часа, - спицы продолжали лежать у Лили на коленях, - Я вышла на улицу, прошла через Когенс Хаве, и вязала, сидя на скамейке. Ты видела розы?

- Ты думаешь, это хорошая идея для тебя? Выходить на улицу в полном одиночестве?

- Я была не одна, - сказала Лили, - Хенрик встретил меня. Он встретил меня на скамейке.

- Хенрик… - произнесла Герда, - Понятно, - краем глаза Герда изучала своего мужа.

Она понятия не имела, чего хотела от него, от Лили. И все же, её муж сидел на стуле, одетый в коричневую юбку и белую блузку. В старомодные туфли с оловянными пряжками, которые Герда дала ему в тот самый первый день... Да, это был он. Смутное сожаление заполнило горло Герды. Она хотела как можно меньше вовлекаться в появления и исчезновения Лили. Герда поняла, что никогда не узнает, как правильно поступить.

- И как рыбий художник? - спросила Герда.

Лили подалась вперед в своем кресле и начала рассказывать историю о недавней поездке Хенрика в Нью-Йорк, где он обедал с миссис Рокфеллер.