Девушка А - [2]

На ней был синий костюм оттенка электрик — в нем же начальница красовалась на снимках, размещенных рядом с интервью, — и неуместно изящные туфельки, как будто кто-то сказал ей, что они делают образ мягче. Она верила — абсолютно и безоговорочно — в раскаяние и перевоспитание.

Сейчас она выглядела гораздо более уставшей — чего не скажешь о ней, когда смотришь на те самые ее фотографии.

— Александра, — она взяла меня за руку, — я скорблю о вашей потере.

— А я — нет. Так что не переживайте.

Она махнула рукой в ту сторону, откуда пришла:

— Я прямо из зоны для посетителей. Прошу вас.

Коридор тепло-желтого цвета, потертые плинтусы, на стенах сморщенные постеры с информацией о беременности и медитациях. В самом конце — рамка металлоискателя, конвейерная лента и интроскоп для проверки личных вещей. Стальные ячейки камер хранения от пола до потолка.

— Формальности, — пояснила начальница. — По крайней мере, здесь всегда пусто.

— Прямо как в аэропорту, — сказала я, вспомнив, как вылетала из Нью-Йорка два дня назад. Серый лоток, в нем ноутбук, наушники и изящная прозрачная косметичка, которую я пристроила рядышком. Для тех, кто летает часто, есть отдельный проход, и мне никогда не приходилось стоять в очереди.

— Да, это точно.

Начальница выгрузила содержимое карманов и прошла через рамку. На конвейере оказались ее рабочий пропуск, розовый веер и детский солнцезащитный крем.

— Мы все в семье рыжие, — пояснила она. — Совсем не приспособлены к таким солнечным дням.

С фотографии на пропуске смотрела молоденькая девушка, которой, казалось, не терпелось приступить к работе.

Мои карманы пустовали, и я просто отправилась следом за начальницей.

Внутри тоже никого не оказалось. Мы прошли через зону для посетителей. Пластиковые столы и закрепленные стулья неподвижно стояли в ожидании следующего сеанса свиданий. В другом конце помещения обнаружилась металлическая дверь без окошек, и я подумала, что где-то за ней жила Мать — там начинался и заканчивался каждый из ее ничтожных дней. Я коснулась одного из стульев мимоходом и представила, как мои сестра и брат сидели здесь, в этой душной комнате, и ждали, пока к ним выведут Мать: Далила часто ее навещала, а Итан пришел однажды — продемонстрировать благородство. Потом он еще написал заметку в The Sunday Times, она называлась «Трудности прощения». Трудностей у него отыскалось много, и все они оказались вполне предсказуемы.

В кабинет директора вела другая дверь. Начальница поднесла пропуск к стене и охлопала себя в поисках последнего ключа, который оказался в левом нагрудном кармане. К нему был прикреплен прозрачный кармашек с фотографией, полной рыжеволосых детей.

— Ну вот, — сказала она. — Мы пришли.

Шероховатые стены, окна с видом на автотрассу — кабинет не впечатлял. Видимо, понимая это, хозяйка решила, что так не годится, и в помещении появились солидный письменный стол из дерева и офисное кресло. У нее нашлись средства и на два кожаных дивана — для разговоров по душам. На стенах висели ее дипломы и карта Соединенного Королевства.

— Мы с вами совсем не знакомы, но я хотела бы кое-что сказать вам, прежде чем к нам присоединится адвокат.

Она махнула рукой в сторону диванов. Я терпеть не могла вести официальные беседы на мягкой мебели: никогда не знаешь, как лучше сесть. На столике перед нами лежали картонная коробка и тонкий коричневый конверт, на котором были написаны имя и фамилия Матери.

— Надеюсь, вы не расцените это как бестактность, — начала она, — но я помню вас и вашу семью по тогдашним новостям. Мои дети были совсем маленькими. Те заголовки — они долго не шли у меня из головы, даже когда я еще не устроилась сюда. Здесь у нас чего только не увидишь. Что-то попадает на полосы газет, что-то — нет. И даже спустя столько лет некоторые истории — их совсем мало — все же поражают меня. Знакомые спрашивают: «Неужели ты еще чему-то удивляешься?» Что ж, я отказываюсь не удивляться.

Она вытащила веер из кармана костюма. Теперь можно было разглядеть, что его сделал или ребенок, или кто-то из заключенных.

— Ваши родители удивили меня, — подытожила она.

Я смотрела мимо нее — солнечный луч подрагивал на оконной раме, стремясь ворваться в комнату.

— То, что вы пережили, — ужасно. Все мы, кто работает здесь, надеемся, что вы сумеете это преодолеть, и желаем вам обрести покой.

— Если вы не против, давайте все же перейдем к тому, зачем я приехала, — сказала я.

Адвокат стоял за дверью наготове, как актер, ожидающий своего выхода. На нем был серый костюм с веселеньким галстуком, и адвокат в нем сильно потел.

Он присел на диван, кожаная обивка скрипнула. Представился:

— Билл. — И тут же снова вскочил, чтобы пожать мне руку.

Ворот его рубашки промок от пота и стал таким же серым, как костюм.

— Я знаю, — сразу продолжил он, — что вы тоже юрист.

Он оказался моложе, чем я ожидала. Может, даже младше меня. Вероятно, мы учились в университетах примерно в одно время.

— Всего лишь штатный юрист в компании, — ответила я и, чтобы придать ему уверенности, добавила: — Я ничего не смыслю в завещаниях.

— Ничего, как раз для этого я и здесь.

Я улыбнулась ему ободряюще.