Девственница - [33]

Слепо и жалко щурясь по сторонам, она меня не заметила. Страдальческое выражение ее лица поразило меня в самое сердце. Но ей не суждено было найти здесь сочувствия. Последовавшая сцена была короткой и жестокой.

— Король, мой повелитель, приказал мне спросить у вас, миледи: признаете ли вы власть нашей церкви?..

— И отрекусь от своей веры? — воскликнула она своим низким, как у мужчины, голосом. — Никогда! И вы, милорд, меня не заставите! — Затем, повернувшись к королю, она спросила с горькой обидой:

— Это сделали по вашей воле, сэр? Вы знали, что они творят от вашего имени?

Уставившись на нее, как будто перед ним была Медуза Горгона, Эдуард поднялся на ноги.

— Если вы намерены исповедовать свою собственную религию и отвергать нашу, то вы совершаете смертельную ошибку! — истерически взвизгнул он. — Вы убедитесь, что наши законы нарушать нельзя. Я предупредил вас!

Он сделал Марии знак удалиться. Лорды окружили ее, слегка подталкивая к входу. Она еще пыталась протестовать. Эдуард кивком подозвал меня к себе.

— Ты видишь, какая она упрямая! — сказал он тем же высоким, срывающимся голосом. — Как нам вырвать с корнем ее упорное нежелание расставаться со своей римской ересью и идолопоклонством?

Никогда бы не подумала, что я буду просить за Марию — за женщину, которая до сих пор называет мою мать «блудницей», чья вера сделала меня незаконнорожденной и не признает за мной никаких прав. Но эта травля, эта экзекуция разбередила мне душу. Я вся дрожала.

— Я не сомневаюсь, сэр, но то, что леди Мария…

Лицо Эдуарда побледнело еще больше, и в голосе послышался смертельный холод:

— Не защищай ее, сестра, иначе мы можем усомниться в твоей собственной вере.

Я услышала голос властелина, узнала повелительные интонации своего отца, и земля разверзлась у моих ног.

Глава 11

Как я оплакивала Эдуарда-мальчика, который был и которого уже не стало. Как я страшилась того мужчины, в которого он превращался.

Но временами он снова становился ребенком, ибо он по-прежнему любил бегать и играть, как все мальчишки. На следующее утро, когда сцена с Марией казалась дурным сном, он постучался в дверь моей опочивальни.

Кэт была вне себя:

— Король! Король здесь, а мы еще не вынесли ночной горшок!

— Сестрица, ты где? — Он влетел в мою опочивальню, как двенадцатилетний мальчишка, каким он и был. Как будто и не было другого Эдуарда — жестокого маленького тирана. — Я покажу тебе, как я научился скакать верхом. С милордом Нортумберлендом я могу упражняться гораздо больше, чем при моем дяде.

Мы прошли с ним на двор для турниров и посмотрели, как он скачет по кругу. Он вырос ловким и умелым и гораздо чаще на всем скаку попадал копьем в свисающее кольцо, чем промахивался. Его длинные ноги помогали ему уверенно держаться в седле, как Робину, который учил его всему, что знал сам. Каждый день мы втроем катались верхом, не обращая внимания на дождь и даже снег.

И каждый день Робин выказывал мне небольшие знаки внимания — букетик засушенных цветов или колокольчик для уздечки, чтобы показать, что он по-прежнему мой друг и никогда не забудет нашей детской привязанности. И все же, когда он брал мою руку своими сильными пальцами, или, легко обхватив меня за талию, спускал с лошади, или, улыбаясь, смотрел на меня своими блестящими глазами, я вспоминала, что мы уже не дети.

Теперь я уже не была ничтожной девчонкой, запертой в Хэтфилде, как раньше. После того как Марию, отвергшую протянутую королем оливковую ветвь мира, сослали в ее дальние имения, я стала первой леди при дворе, и со мной считались абсолютно все. Чтобы продемонстрировать свое недовольство Марией, король возвысил меня: теперь, когда я шла в церковь в день Рождества Христова или направлялась в Большой зал обедать с королем, мой шлейф несли герцогини. Я по-прежнему неуклонно следовала протоколу: приближаясь к королю, опускалась на колени шесть раз и отказывалась сидеть под балдахином. Но все знали, кто я такая, и моя гордость и радость росли день ото дня.

Нортемберленд тоже старался заручиться моей поддержкой, решив управлять государством в согласии с королем и его окружением, а не держа всех в страхе, как лорд-протектор. Он заслужил мою благодарность, уладив все дела с принадлежащими мне имениями: за два месяца он передал в мое владение деньги, земли и имущество, оставленные мне отцом, — Сомерсет и за два года не собрался это сделать.

Он бы и с Марией предпочел бы уладить дело миром — так уверял меня Робин.

— Ведь она принцесса крови, причем старшая в семье — ее место здесь, при дворе! С этим я не могла не согласиться.

— И преследования только вызовут к ней симпатию? — Я бросила вопросительный взгляд на моего наставника Эскама, так как Робин столкнулся со мной в тот момент, когда мы покидали комнату для занятий.

Эскам кивнул:

— Такое обращение с ней короля делает ее мученицей или, по крайней мере, надеждой всех недовольных католиков. — Он задумался. — Будь я политиком, как ваш отец, лорд Робин, — глубокомысленно пророкотал он своим гулким басом, — мои инстинкты подсказывали бы мне, что эту леди безопасней держать здесь, при дворе, под моим присмотром, чем позволить ей сидеть гнойным нарывом в Норфолке, где многие до сих пор, несмотря на то что прошло столько лет, сохраняют верность римскому католицизму.