Девочки - [50]

Я пришла к зданию раньше времени. Мамин голос по телефону был сухим. Я разбередила рану. От нечего делать я рассматривала прохожих.

Кто кого терял в эту минуту? Кто кого любил и кому не отвечали взаимностью? Кто сходил с ума оттого, что больше не был любим? Чья броня была так крепка, что не достать до сердца?

Вот и она.

Мама ушла с работы пораньше. Она выходит из подъезда, и я сразу вижу, как осунулось ее лицо. Мама насвистывает. Она недовольна. Идет мне навстречу и насвистывает.

— Вон там есть маленькое кафе…

Она ведет меня в это кафе, темное и тесное. Не лучшее место для разговора.

— Ну? — спрашивает она, едва успев сесть, и смотрит мрачно.

— Ну… ничего… «Он» в общем…

А мама-то готова влепить мне затрещину, допусти я малейшую промашку.

— …«Он» довольно-таки… блеклый. Никакой.

Не знаю, с той ли карты я пошла.

Я замарываю образ этого человека, которого наконец увидела.

— «Он» нудный, как осенний дождь. И я не так уж на него похожа.

На мамино лицо возвращается улыбка.

— А твои сестры?

— Да они тоже так думают. Мы поговорили о погоде. Когда тема дождей и ветра иссякла, разошлись. «Он» попросил нас писать ему…

— Ну и нахал!

Мама сама не понимает, что открывает одну за другой свои карты.

— Мы отказались.

— «Он» вас расспрашивал?

— Да, о дедушке, бабушке, Анжеле…

— Вы сказали ему, что я живу не одна?

— Да.

Я освоила покер и научилась блефовать.

— И какое «Он» состроил лицо?

— «Он» был рад.

— Понятное дело, «Он» был рад — как же ему не радоваться. Когда я рассталась с Пьером, «Он» опять объявился. Я вам не говорила, не хотела тревожить. Но теперь…

— Да, теперь…

Мама выкладывает карты на стол — все разом:

— А как у него? «Он»… завел новую семью?

Она боится спросить прямо, живет ли «Он» с другой женщиной. Разлетелись мамины карты.

Возьми назад! Возьми назад этот вопрос! До сих пор еще куда ни шло! До сих пор я могла понять!

— «Он»… у него кто-то есть?

Она задала вопрос иначе.

— Ну конечно! Мы не спрашивали, но ведь тридцать два года… если «Он» до сих пор один, значит, с ним что-то неладно!

Мама смеется.

— О чем вы еще говорили?

— Да ни о чем, только время потеряли. Я опоздала на встречу, а так…

Мама почти довольна. Я успокоила ее. Она была права. Решение, принятое ею тридцать два года назад, оказалось верным.

— Ну и как ты его нашла? Внешне?

— Ничего особенного…

— Мне говорили, что «Он» очень растолстел. И что лицо у него красное, как свекла.

— А… Да, теперь, когда ты сказала…

Я блефую. Блефую. Блефую.

Если бы мама увидела этого мужчину, она нашла бы его красивым, точно.

— «Он» был красавцем в молодости.

— Да? Надеюсь, «Он» сохранил свое фото на память!

Мама прыскает.

— Нет, «Он» не красавец. Далеко не красавец! Мордоворот!

Мама покатывается со смеху.

— Так я правильно сделала, что ушла от него?

У нее еще осталось сомнение.

Спасите! Мне нечем дышать! Это трагедия для него, трагедия для нас, трагедия для нее! Возьми назад и этот вопрос! Возьми его назад, умоляю! Я сейчас расплачусь, я это чувствую. Не уверена, что смогу долго сдерживаться!

— О, это да! Ты очень правильно сделала. Я его не знаю, но судя по тому, что я видела, — да лучше застрелиться!

Мама хохочет еще громче.

— Ты все-таки пошла до конца.

Маме хочется, чтобы все было правильно.

— О, что да, то да! Я пошла до конца и даже еще дальше! Знаешь, я, конечно, дура, но тут, честное слово, убедилась, что не последняя!

Это спектакль для мамы. Она хохочет, как на шоу одного актера. Я сижу напротив, лихорадочно ищу, что бы еще сказать. Я говорю чудовищные вещи — это по определению не может быть правдой. Но ей так хочется. И я стараюсь. Я боюсь пауз. Боюсь следующего вопроса. Вопроса, на который вынуждена буду наконец ответить правду. Я играю. Из кожи вон лезу, чтобы она ничего не заподозрила. Я вижу глаз циклона. Ну и заварили же они кашу.

Я достаю сигареты.

— Хочешь?

Мама кивает. Мы придвигаемся друг к другу. Мы близки как никогда: я развеселила ее. Я ее успокоила. Она довольна.

— Я все-таки немного боялась, — признается она, выдыхая дым.

— Ну и зря боялась! Я уверена, что, даже окажись вы на необитаемом острове, ты предпочла бы общаться с деревом!

— Ха-ха-ха!

Маме сейчас пятнадцать лет, вот так, вдруг.

Я смеюсь вместе с ней. А сердце щемит. Я всматриваюсь в это лицо, которое знаю столько лет. Это лицо менялось на моих глазах, с годами, с чередой событий. Маме было пятнадцать. Мама мечтала. Я вижу, как лучились счастьем ее глаза. Моя мама, готовившая на обед бифштексы с горчицей, была когда-то молодой. Она влюбилась в того, кого у нас не называли по имени. «Она» плохо сыграла свою партию. «Он» плохо сыграл свою партию. Никто не хотел открывать карты.

— Нет-нет, ты не ошиблась. Ну нисколечко!

Моей маме досталось черного хлеба, серого хлеба, всякого хлеба ей досталось. Она имеет право на белый хлеб. Я объявляю ее победительницей.

Мама поднимает руку:

— Мсье, будьте добры! Воды с мятным сиропом! А ты хочешь чего-нибудь?

Если я пропущу хоть что-нибудь в горло, из него, чего доброго, хлынут слова. Лучше держать его на замке.

— Нет, спасибо.

Мама пьет мелкими глоточками воду с мятным сиропом. Маленькое кафе, выглядевшее таким мрачным, когда мы вошли, кажется теперь залитым солнцем. Мама сияет. Неизгладимая улыбка играет на ее губах.