Девочка с самокатом - [6]

Настолько легкомысленно, что ездит в аптеку по короткой дороге.

И без оружия.

Мистер Льюис говорит что-то ещё, но смотреть на разноцветные домотканые мешочки, в которые он заворачивает травяные сборы от кашля и головной боли, куда интереснее, чем слушать его дребезжащий, постоянно повышенный голос. Возможно, он примет такое внимание к товару за недоверие, а такое невнимание к словам – за неуважение, но Эмбер почти всё равно. Она сгребает мешочки в рюкзак, бросает сверху валерьянку, тампоны и аспирин и взамен протягивает мистеру Льюису несколько мятых купюр вперемешку с монетами.

Он вытягивает из её кулака сколько нужно, Эмбер почти не следит.

Затянув завязку рюкзака, она закидывает его за спину и, хлопнув покосившейся дверью, выходит наружу. Самокат стоит у крыльца, клонящееся к западу солнце гладит его блестящую раму. Он по-прежнему красный, он по-прежнему приглашает прокатиться одним своим видом и по-прежнему не подходит для длинной дороги.

Странно, но Эмбер почти не чувствует страха.

Она возвращается в аптеку и, глядя недовольно поджавшему губы мистеру Льюису – мол, ну, что ещё? – прямо в глаза, говорит, что, добираясь сюда, нашла на короткой дороге три трупа. Молодые ребята побежали бы посмотреть, взрослые отказались бы связываться, но человек старой закалки, Эмбер уверена, найдёт способ известить городского старосту и очистить дорогу.

Потому что большинство предпочтёт терпеть бессонницу без чая с ромашкой, лишь бы не ездить за этим чаем по пути, который может быть заражён.

Эмбер – не из таких. Она помнит, что заразиться можно лишь от укуса, и знает, что её не кусали.

Попрощавшись с мистером Льюисом, она уходит – теперь уже окончательно и, крепко вцепившись в руль, уезжает. Первый десяток метров собственные ноги кажутся ватными, но дальше становится легче. Под конец Эмбер даже почти предвкушает, ждёт, что, может быть, из леса выйдет кто-то ещё – и она снова сможет увидеть мир во всей его чистоте.

Но из леса никто не выходит.

Она добирается до дома без происшествий, если только не считать происшествием тот факт, что уже знакомый пикап стоит у дома местного старосты. Можно зайти к нему – так же, как до этого к мистеру Льюису, сказать про три ветхих трупа на короткой дороге до города, но Эмбер отбрасывает эту мысль. Любопытство любопытством, но таинственный водитель наверняка уже всё и сам рассказал, да и кто может угадать, как он (или она?) отреагирует на её появление.

Мало кому нравится портить свою машину о живых мертвецов.

В конце концов, Эмбер объезжает дом старосты стороной. Ей приходится сделать внушительный крюк, но это лучше, чем громыхать под окнами колёсами самоката, так что она старается не грустить об увеличившемся расстоянии, а радоваться каждой секунде, проведённой в движении – и вне дома.

Сегодня последний из двух выходных, уже завтра она с утра до вечера будет с Хавьером, а не с матерью и её бесконечной батареей бутылок.

Сначала был виски, потом коньяк, теперь мать пьёт самогон из запасов очередного любовника.

Впрочем, Эмбер несправедлива. «Очередной» звучит так, будто мать меняет их каждый час, но это не так, пусть у неё и есть на то бесспорное право. У всех оно есть. Но с Эндрю она вместе уже полтора года, и полутора лет достаточно для того, чтобы понять: он ещё ничего по сравнению с теми, кто был рядом раньше.

«Это не моё дело», – думает Эмбер.

Мысль рождена скорее равнодушием, чем уважением, но она помнит: на это тоже есть право. Можно – знает Эмбер – можно жить под одной крышей и оставаться друг другу никем, можно быть родными по крови, но чужими во всём остальном, и это печально, но без вселенской трагедии. Никто не виноват. Так просто случается.

С этим вполне можно жить, если не пытаться выстроить свою жизнь вокруг этого.

Поднявшись домой, Эмбер оставляет самокат у двери – в тёмной нише есть удобное место – и, стянув кроссовки, проходит на кухню. Наверное, от воспоминаний о трупах её должно бы тошнить, но вместо этого просыпается голод: желудок начинает урчать. Торопливо распихав лекарства по разным отделам аптечки (коробка с нарисованным красным крестом и сделанными из картона перегородками – пожалуй, единственное в этом доме место, где царит настоящий порядок), она вытаскивает из-под раковины ведёрко с картошкой и, отобрав несколько клубней, принимается чистить.

Слабо журчащая из крана вода успокаивает. Руки – тёмная кожа, испачканная землёй, – работают споро, уверенно, клубни под ними быстро становятся чистыми, свободными от коричневой кожуры, и Эмбер тут же бросает картошку в холодную воду, а потом ставит кастрюлю на огонь. Ей нравится смотреть на воду и нравилось бы смотреть, как она закипает, если бы закипала быстрее, но в магазине у Хавьера – газовая плита (где он умудряется доставать газ, она даже не спрашивает), а дома – обычная, электрическая, кое-как работающая от древней сети.

Всё работает кое-как.

Что-то чинят кое-как, на что-то не обращают внимания. Эндрю следит за водопроводом и электричеством на всей улице – ему за это платят, но не местный староста, а сами жильцы. Таких, как он, много. Электростанция, спасибо былому прогрессу, работает сама по себе, как какой-нибудь вечный двигатель. От солнца, от ветра, от всего на свете – технологии прошлого были на пике, когда прошлому пришёл нелепый конец. Но оно сделало своё дело – создало настоящее, пусть уродливое, хаотичное, местами больше похожее на решето…