Девочка с самокатом - [105]

– Да, – медленно отвечает она. – Всё позади. Мы будем в порядке.

Она помнит, что обещала Вику никогда его не бросать, но сейчас есть кое-что, что ранит намного сильнее. Он специально отпустил её. Отпустил и подтолкнул. Чтобы она победила.

И он всё ещё щурится, и глаза его кажутся абсолютно пустыми.

– Эмбер, – спрашивает Вик, – почему так темно?

Солнце клонится к закату, самую малость, и всё ещё ярким светом заливает пологие холмы, разбегающиеся от них во все стороны, и голые ветки деревьев, и крутые берега бывшей реки, сделавшей резкий крюк прямо за городом и подошедшей совсем близко к стене, и знакомый пикап Лилит, и направленные на них телекамеры. Эмбер видит мир отчётливо, в каждой детали. Это, конечно, не полдень и не несколько электрических ламп, но совершенно точно совсем не темно.

– Потерпи, – говорит она, задыхаясь от понимания.

Она знала, что запредельное усилие тела потребует от тела расплаты, и расплаты не пришлось долго ждать.

Со всех сторон к ним бегут люди – организаторы гонок и журналисты, лицо Кассандры светится неприкрытым восторгом почуявшего удачу охотника, лицо Антонио бесстрастно (он убирает пистолет за пояс), лицо Лилит искажено тревогой и болью, и Эмбер, задыхаясь от собственной боли, притягивает Вика к себе. Губы смазанно проходятся по его виску, задевают колючие от крови кудряшки.

– Потерпи, – повторяет она снова и снова. – Потерпи, потерпи, потерпи, я не знаю.

Вик опускает голову, по-детски цепляясь руками за край её майки.

Эмбер заранее знает, что разжать его пальцы и самой отпустить его будет тяжелее, чем всё, что она когда-либо делала.

– 28-

Эмбер приходит в себя, и это почти дежавю.

Несмотря на то, что потолок над ней совершенно другой, совсем не такой, как был в её комнате, и несмотря на то, что рядом с ней не только Кристофер, но ещё и Джонни… Здесь снова нет никакого вентилятора, но жар липнет к коже и сводит с ума, словно она в жаркий полдень оказалась не просто на солнцепёке, а в каком-нибудь душном автобусе, выставленном на солнцепёк.

Ей безумно хочется пить, и не успевает она об этом подумать, как веснушчатые руки подают ей стакан. Приподнявшись на постели, она пьёт. Вода кажется настоящим чудом. Её не нужно экономить. Не нужно оставлять на потом. Не нужно беспокоиться, что часть проливается на одеяло, а часть стекает холодными струйками на подбородок.

Кристофер наполняет ещё один стакан, и Эмбер пьёт, пока в желудке не начинает булькать.

– Вот ты и увидела изнутри больничную палату, – слышит она голос Джонни. Он улыбается, глядя на неё тревожными внимательными глазами.

– У тебя борода отросла, – хрипит она. – И волосы тоже.

Почему-то кажется очень важным сейчас сказать именно это. Джонни неловко проводит рукой по лицу, как будто первый раз замечает собственную бороду, а потом заправляет волосы за уши. Кристофер поправляет её одеяло.

– Поздравляю, – говорит он. – Ты победила.

«Сдержала своё обещание, – думает Эмбер. – Сделала всех, как и сказала тогда, Дженни на прощание».

Радости нет.

– Мы в тебя верили. – Джонни серьёзен.

Глупо злиться, но где-то на глубине души, под толстым слоем усталости, Эмбер ощущает укол раздражения. Сидеть здесь и верить было, наверное, просто. Куда проще, чем брести по мёртвому городу с розовым шлемом в одной руке и не помнящим себя от боли Виком в другой.

Ей становится стыдно. За собственные мысли, не за Вика и не за розовый шлем, разумеется. Исключительно за собственные мысли и за собственную нелепую злость. Вряд ли она сама смогла бы просто сидеть и смотреть. Просто верить, пока кто-нибудь – скажем, тот же Джонни, – брёл бы у неё на глазах по заброшенным улицам, и по пятам за ним шли бы зомби, а она бы ничего не могла с этим сделать. Вообще.

Яркий свет режет глаза, и она жмурится на секунду, а потом вспоминает.

Вик.

– Вик?

Кристофер отводит глаза.

– С ним всё будет в порядке. Лилит и Стефан о нём позаботятся. Она просила передать, что гордится тобой.

Однажды Кристофер уже говорил ей нечто подобное. Приятно знать, что с тех пор ничего не изменилось. Приятно знать, что Лилит всё ещё ею гордится.

– И она будет очень расстроена, что это мы, а не она, оказались рядом, когда ты очнулась. – Улыбка Джонни становится неприлично широкой, и Эмбер невольно растягивает губы в ответ.

Это оказывается неожиданно больно, и она чувствует на языке привкус крови, а потом вместо Джонни и Кристофера перед глазами оказывается лишь темнота.

Обезвоживание. Переутомление. Даже истощение. И колено, наверное, теперь постоянно будет ныть на перемены погоды. Вот что говорит ей Лилит, оказываясь у её постели, когда она приходит в себя в следующий раз.

Вообще, Лилит говорит очень много. О том, что гордится, да, и о том, что очень боялась, и о том, что она так виновата… Эмбер отвечает, мол, глупости, о какой вине тут может идти речь, если когда-то она сама подкинула Лилит эту идею с финалом. Бессмысленно и бесполезно пытаться отмотать время назад, всё равно уже ничего и никого не вернёшь. Она не плачет, и виной тому, видимо, обезвоживание.

Эмбер постоянно пьёт и всё никак не может напиться.

– Я не могу его вернуть, – говорит ей Лилит, имея в виду Калани.