Девочка с бездомными глазами - [15]

— Держи.

Надя повернулась — Матвей Александрович стоял рядом. Она села, провалившись, чуть пододвинулась к краю, к железной перекладине, взяла флакончик зелёнки.

— Щипит, щипит, не могу! Больно…! — вытянутые губы, которых будто бы только что, касалась лимонная долька, старательно дули на выводимые прямые и изогнутые изумрудные линии на ногах.

Матвей Александрович сидел на стуле напротив, сложив руки на груди, и слегка запрокинув и прислонив голову к стене.

— Так, гражданка Белоусова, давай решим, что с тобой делать.

— А что тут решать? Я буду жить здесь, присматривать за домом. Хочите, картошку прополю, я уже даже начала….

— Копать тоже начала.

— Да, я пару только….

— Хрен, с картошкой, копай, не жалко…! Просто она ещё мелкая, поэтому лучше подкапывать.

— Это как?

— То бишь, куст не вырываешь, а немного отгребаешь землю, берёшь пару картошин, и обратно загребаешь, — охотно поделился Матвей Александрович.

— А! И она будет дальше расти?

— Соображаешь, агроном.

— Замётано, Матвей Александрович!

— Подожди, ты меня сбила…. Жить тебе здесь нельзя.

— Почему нельзя?! Здесь никто не ходит, тем более, я же не дебилка — музыку не врубаю. А если кто-то и узнает, я скажу, что сама в дом залезла, и Вы тут не причём!

— Так и скажи, Маринин тут не причём.

— Вот, Вы, Матвей Александрович, меня, правда, за дебилку держите?

— Я тебе больше скажу, я тебя вообще не держу.

— Вам чё жалко, что я здесь живу? — дрогнул разочарованный голосок.

Тихо шмыгнув, она закрутила флакончик, резко, видимо, приловчившись, встала с кровати, и, услышав щелчок, оповещающий о том, что чайник закипел, удалилась на кухню, на ходу выворачивая и осматривая малахитово-подобные руки и ноги.

Маринин, закрыв глаза, несколько раз потёрся макушкой о стену, выпрямился, и, смахнув с головы сухую извёстку, пошёл следом.

Надя полностью освоилась. Она знала, где что лежит, по-хозяйски накрывала на стол. Видимо, и проголодалась она зверски, потому что ела на ходу, жадно кусая всё подряд и практически глотая. Сербнула чая, обожглась, втянула холодный воздух и поставила кружку на стол.

Конечно, ему было не жалко, что бы она здесь жила. Наоборот, он боялся того, что может с ней произойти в чужой машине или в собственной квартире, и одновременно опасался возможных последствий её здешнего пребывания. И всё-таки решил поторговаться, а вдруг она его переубедит?

— Не страшно было одной в большом доме? — Матвей Александрович стряхнул пепел в открытую печную конфорку.

— Ой, Матвей Александрович! — Надя снисходительно вздохнула, и отмахнулась с видом бывалого смельчака, — если бы Вы знали…, но лучше Вам не знать.

— От чего же? Расскажи.

— Потом как-нибудь.

— Потом может и не быть.

— Матвей Александрович, ну, вот, чё Вы боитесь? — она хотела добавить, что боится он, видимо, что узнает жена, и что его обвинят в совращении малолетней, но промолчала. — Соседей мало…. Никто не узнает. Понимаете, никто! А если вдруг и узнают, то я скажу, что просто залезла в брошенный дом, и всё. Вы здесь бываете редко, а если и бываете, так я скажу, что в лес убегала, на речку. Всё!

Примерно с половины уже частично знакомой, и с легко прогнозируемым финалом, речи Матвей Александрович часто и отрывисто закивал, то втягивая, то выдыхая едкий дымок.

— Где деньги взяла на продукты? — снова начал он, но уже мягко, без иронии.

— Вишню продала, два ведра. Ни чё?

— Нормально. Вместе с вёдрами?

— Не-а, пересыпали в их, ну, кто купил.

Они помолчали. Матвей Александрович бросил окурок в печку, закрыл маленькой выпуклой крышкой конфорку и сел к столу.

— Ладно, Надя, живи, но…, — он посмотрел ей прямо в глаза, — неделю. Это испытательный срок. Если всё будет хорошо, то останешься здесь до…, — прищурив глаза, прикинул в уме, — до 25 августа. То бишь, потом ты возвращаешься домой или в центр, куда хочешь, и идёшь в школу, дабы получить таки аттестат о среднем образовании.

Для себя Надя давно решила, что останется здесь, поэтому отреагировала на его слова спокойно, даже, равнодушно.

— Ладно.

Матвей Александрович вынул из портмоне две пятисотые купюры и поставил «галочкой» на стол.

— Это за малину.

Ошарашенные глазищи сначала впились в деньги, потом в Матвея Александровича.

— Так она же Ваша….

— Была Ваша — стала наша, — Матвей Александрович встал со стула. — Ладно, будь хорошей девочкой, не играй со спичками. Через неделю решу, оставлять тебе ключ или нет, а пока по традиции…, — и, сложив руки вместе, словно собирался нырнуть в воду, «нырнул».

Надя выглянула в окно — Матвей Александрович удалялся от дома. Она взяла кружку долить чая, как вдруг услышала звонкий стук — под окном стоял Матвей Александрович. Торопливо распахнув деревянные рамы, оказалась с ним лицом к лицу.

— Забыл сказать…. На рынок не суйся. Если что-нибудь насобираешь, я заберу. За сборку заплачу, — он подмигнул, а Надя засмеялась. — И кота в дом не таскай, от него шерсти много и по столам он лазает! — максимально строго сказал Маринин, глядя на сидящего перед ним на земле кота. Ластик перебирал передними лапами, будто разучивал какое-то танцевальное движение, и, собственно, никак не отреагировал на замечания хозяина.