Девочка из КВД - [2]

Компания коротко гоготнула и в ожидании уставилась на своего предводителя. А он спокойно развил свою мысль: «А чо, пацаны, тут такого? Она сама к нам всё время липнет. А то я смотрю на нее, и у меня всё время стоит…. Или, шибздики, трусите?», — глянул Славка на свою компашку, и пацаны, встрепенувшись, разом загудели: «Чо, хорошая идея! Пора, пора…» Так была решена Нюшкина судьба…

Назавтра, вечером, как бы между прочим, когда вся компания была в сборе, Славка вздохнул: «Скучно что-то, пацаны… Может, пойдем в подвал, в картишки хоть перекинемся? В „дурачка“, а?». Знал Славка, что обожает Анька игру в подкидного, никогда не упустит случая сразиться. Вот и в этот злополучный вечер встрепенулась девчонка: «И я с вами. И я!»

И двинулись они в давно облюбованный подвал в глубине двора…

Надо сказать, что с подвалом пацанам просто сказочно повезло. В других дворах ребят из подвалов гнали, навешивали на подвальные двери пудовые замки, а в их дворе к ним никто никогда с этим делом не вязался, лишь бы не шумели, а уж куда они там полезли, в подвал или на чердак, дело десятое!

И вот захлопнулась за компанией гулкая железная дверь, и шестеро пацанов в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет, ужасно труся и потому задираясь друг перед другом больше, чем того требовали обстоятельства, окружили Анку. А она, дурочка, всё-то ничего не могла понять. «Ну, пацаны, у кого карты?» — звонко спрашивала она, оглядывая обступившую ее компанию.

Напряженная тишина, заполненная прерывистым дыханием да суматошным стуком мальчишеских сердец, была ей ответом. «Вы… чего, пацаны? — спросила Аня, растерянно улыбаясь, уже понимая, но не желая верить, что в ее жизни что-то суматошно и страшно меняется. — Вы чего?..»

Славка молча развернул ее к себе, грубо притиснул к своему вздыбившемуся члену и впился в ее губы долгим поцелуем…

Аня буквально окаменела. Она прекрасно понимала, что происходит, но никак не хотела верить, что всё это — с ней, с ее мальчишками-приятелями… Не может быть! Не может быть!!!

А Славка, между тем, задрал ее платье и скомандовал пацанам: «А ну-ка, раздеваем…»

И мальчишки, как стая сбесившихся шакалов, накинулись на нее, стаскивая трусики, колготки, рубашку…

Аня не кричала. Ей казалось невыносимо унизительным, ужасным поднимать крик: если сюда ворвутся люди, а она в таком виде… Как она всем объяснит, что здесь происходило, почему она — раздетая?! И она молча, как взбесившийся котенок, отбивалась, кусалась, выворачивалась из цепких мальчишеских рук. Но пацанов всё-таки было шестеро!

И вот ее растянули на старой, притащенной со свалки, продавленной тахте…

Они вертели ее во все стороны, как куклу, разглядывая самые тайные, самые сокровенные места, и всё это происходило в жуткой тишине, слышались только Славкины команды, что сделать, как ее повернуть, куда…

Лица мальчишек были красны и напряженны и не только от стыда, надо сказать, что все они вошли во вкус этой странной и дикой забавы, и каждому из них страстно хотелось сделать с Анькой то, о чём они рассказывали друг другу в матершинных анекдотах, что снилось им жаркими ночами, когда просыпались они в поту, с бьющимся в глотке сердцем, с мокрыми трусами…

Наконец, насмотревшись, Славка скомандовал: «Раздеваемся!» И по очереди — одни держали Анку, другие раздевались, — они все разделись догола. Посмотрели друг на друга…

— Первым буду я, — спокойно сказал Славка и взгромоздился на Анку…

Она перестала сопротивляться, поняла, что всё бесполезно — бесполезно орать, дергаться, драться с ними… Она лежала под сопящим, как бык, Качком и давилась молчаливыми, злыми слезами. А стоящие вокруг голые, как в бане, пацаны горящими глазами наблюдали за происходящим.

Качка хватило на три захода подряд. Встав с Аньки, покачиваясь, он скомандовал: «Ну, дорога расчищена, давай, двигай в порядке живой очереди!» — и, довольный, по-жеребячьи заржал…

На Аню вскарабкался Витёк. Потом — Вовка. Потом — Серега и все остальные…

Полученного удовольствия показалось мало. Что бы такое придумать еще? И тут Славку осенило… Уже одетый, он подошел к лежащей на тахте с закрытыми глазами обессиленной Ане, расстегнул ширинку и скомандовал: «А теперь открой рот! Слышь, чё я тебе говорю?! — взъерепенился Славка. — Открой, говорю, рот, сука!».

Аня медленно открыла глаза, обвела взглядом всех жадно ожидающих следующего удовольствия пацанов, внимательно вгляделась в Славкино лицо, медленно-медленно приоткрыла рот…

Она безропотно позволила ему и это, а потом с наслаждением, с труднопередаваемой радостью изо всех сил сжала зубы…

Последнее, что она почувствовала, — дикая, нестерпимая боль в голове и какой-то нечеловеческий, дикий вопль, полный боли и ужаса…

…В сознание Аня начала приходить только, на пятые сутки. Она долго не могла понять, где она находится, что происходит, и вообще — что с ней…

Только много времени спустя она узнала о случившемся…

Когда она сомкнула челюсти на Славкином пенисе, тот дико взревел от нестерпимой боли и, изо всех сил ударив Анку по голове, сам потерял сознание.

Остолбеневшие от всего этого пацаны, наконец, сообразили, что «эта дура», кажется, откусила Славке член. Подскочив к лежавшей в беспамятстве Ане и лежащему на ней без сознания Славке, они ужаснулись: из почти напрочь откушенного члена струёй лилась кровь, разжать Анькины зубы было невозможно. Тогда Витек, схватив со стола какую-то железяку, стал колотить по Анькиным зубам, пытаясь разжать ей челюсти. Остолбеневшие пацаны стояли вокруг. Витек, обливаясь слезами, колотил железякой, и только слышался хруст ломаемых Анькиных зубов…