Девочка из Франции - [30]

Выпрямившись, она подчеркнуто, медленно перекрестилась перед распятием и горестно всхлипнула.

— Жанетта, — пролепетала она, — маленькая моя, любимая моя Жанетта… не забывай свою бабушку! Если тебе придется плохо, приезжай, я всегда приму тебя… О пречистая дева Мария, что ты с нами наделала!

Она подхватила свои пожитки и оттолкнула Жанетту, подбежавшую ее обнять:

— Убирайся от меня! Молись богу, чтобы простил тебе твой грех передо мной!

И с этими словами бабушка Мишо ушла. В кухне воцарилась мертвая тишина. Стало как-то пусто. Жанетта чуть слышно плакала, а Йожеф Рошта гладил ее опущенную голову и растерянно повторял:

— Ну, не принимай так близко к сердцу, дочурка… ну успокойся же, девочка…

Вдруг всхлипывания Жанетты смолкли и, против всякого ожидания, она залилась смехом. Вскинув на отца глаза, она беззвучно зашевелила губами — и вот Йожеф словно еще раз увидел перед собой плачущую тещу и вздрагивающие на ее шляпе цветы. Он отвернулся, плечи его затряслись от сдерживаемого смеха.

— Нехорошо так, милая, — сказал он наконец серьезным тоном. — Ведь она — твоя родная бабушка!

Жанетта еще поплакала, а потом целый день была молчалива и задумчива. К вечеру весь Трепарвиль уже знал, что Йожеф Рошта, едва похоронив жену, вышвырнул тещу на улицу, и, не прими ее к себе в дом милосердные господа Курцы, пришлось бы мадам Мишо ходить по миру с нищенской сумой. Эти вести распространяла сама мадам Мишо. Она ходила из дома в дом — там чашечку кофе выпьет, там сидра попробует, — и рассказ ее с каждым разом разрастался, обогащаясь все новыми подробностями.

— О, я многое могла бы рассказать, дорогая мадам Брюно! — говорила она, таинственно покачивая головой. — Но молчу… молчу!

Заглянула бабушка и в церковный дом и вела там длительную беседу со священником. А на другой день она говорила соседке так:

— Я многое могла бы порассказать вам, но поверьте мне, моя дорогая: пока этот человек здесь, жизнь моя в опасности. Уже не раз, лишь по милосердию пресвятой девы Марии, спасалась я от его рук. Да и чего ждать от этих пропащих! Коммунисты все такие! Когда-нибудь вы вспомните мои слова! Конечно, ваш сын и внук — исключение, я знаю это…

Так же говорила она и в другом доме:

— Все они таковы, эти коммунисты, уж вы мне поверьте… конечно, за исключением вашего мужа и сына — я ведь хорошо их знаю. Они-то уж не выгнали бы свою мать, а увезли бы ее с собой хоть на край света…

— Да ведь вы, мадам Мишо, говорили, что зять когда-то звал вас с собой…

— Ну, когда это было! Да и как он звал-то! Так только, для виду. Скажи я «да», он все равно оставил бы меня в дураках. Потому-то я и отказалась, дорогая мадам Жаклен.

А когда деревня затихала и на улице то тут, то там зажигались редкие фонари, мадам Мишо останавливалась под окошком маленькой каморки в первом этаже серого дома.

— Жанетта! — шептала она. — Жанетта, детка моя…

Окно со скрипом отворялось, и из него высовывалась тоненькая фигурка в ночной рубашке. Разговор шел шепотом. Старуха гладила протянувшуюся к ней ручонку, и голос ее звучал то покорно и просительно, то требовательно и негодующе:

— Хорошо он с тобой обращается, не бьет тебя? — И, не слушая протестов удивленной Жанетты, махала рукой: — Ничего, ничего, погоди, ты еще его узнаешь! Многое могла бы я рассказать тебе, но к чему огорчать бедную мою сиротку! Не забывай только, что бабушка всегда ждет тебя и примет с распростертыми объятиями. Ведь только ради тебя… я нанялась к этим проклятым Курцам. Ох, что это за люди, маленькая Жанетта, что за люди! Хозяйка даже сахар кусочками выдает по счету. Тьфу!..

В темноте можно было только догадываться, что старуха Мишо вытягивает трубочкой увядшие губы, словно желая плюнуть в лицо инженерше Курц, сорвать на ней всю свою невысказанную злобу. Жанетта, даже не видя, знала, что бабушка то и дело осеняет свою грудь крестом.

Так и кружила по вечерам мадам Мишо между виллами и деревней. Ее длинная, худая фигура то маячила на шоссе, то кралась торопливо вдоль стен трепарвильских домов. Старуха Мишо шла, бормоча что-то себе под нос, а порой размахивала руками, словно сражалась с невидимым врагом. Люди смеялись над чудаковатой старухой, а мадам Брюно, завидев ее издали, говорила соседкам:

— Опять идет… неприкаянная душа!

Соседки удивлялись:

— И зачем это ей нужно было ссориться? Жила бы в мире с зятем — поехала бы теперь с ним в Венгрию!

— Еще бы! — подтверждала мадам Брюно. — Хо-оро-ший он человек…

Итак, несмотря на все свои ухищрения, мадам Мишо потерпела поражение — внучка все больше и больше ускользала из-под ее власти. Сначала Жанетту развлекали эти вечерние свидания. Услышав тихий стук в окно, она вскакивала с кровати и протягивала бабушке руки. Но позднее, в прохладные осенние вечера, Жанетта, пробудившись от глубокого сна, уж неохотно отворяла окно и недовольно говорила:

— Почему вы не войдете в дом, бабушка?

— Сохрани бог! — шипела мадам Мишо. — Ноги моей у него в доме не будет!

— Но почему? Ведь папа никогда не обижал вас, бабушка.

— Уж об этом-то я могла бы немало порассказать…

— Неправда, бабушка, неправда! — решительно возражала Жанетта.