Девочка из Франции - [17]

— Нехорошо так, Жозеф. Знаю, ты все тоскуешь по родине. Конечно, там у вас теперь другая жизнь, но ведь ты не за то боролся, чтобы социализм победил лишь у вас. Неужели ты ради одной только Венгрии, ради одних только венгерских рабочих сидел в тюрьме, едва не подох с голоду, когда был безработным, а потом чуть не погиб в немецком концлагере? А теперь вот загрустил, будто не дали тебе заслуженной награды. Так я говорю?

— Так. Но есть и другое… — Опустив голову и ведя одной рукой велосипед, Йожеф заговорил отрывисто: — Что я пережил такого особенного? Да ничего по сравнению с другими. Ведь вот я уцелел, жив, здоров, у меня есть семья, дом… Да только цели нет в жизни. Ты же видишь, Лоран, — и резким движением он запустил пятерню в густые блестящие волосы, — эти господа здесь снова готовят войну. Они хотят постепенно вовлечь в нее всю Азию. Потом и наша очередь придет, ведь их намерения ясны и ребенку! — Йожеф стукнул по рулю велосипеда, и звонок чуть слышно звякнул. — Так неужели ждать, чтоб меня снова погнали на войну, опять заставили работать на них?! Один раз — на немецких фашистов, другой — на американских империалистов? Надо будет, так я и сам воевать пойду, но только за наше дело, за наше! А когда я здесь…

— Ну хорошо, хорошо, не горячись!

Они были уже недалеко от забора. Здесь дорожка расширялась. Подтолкнув свой велосипед, Лоран Прюнье пошел рядом с Йожефом Рошта.

— Война-то не только от них зависит. Ведь и американский народ уже знает, что покушаются не только на нас, но и на него. Это теперь и в других странах понимают, во всем капиталистическом мире. Движение за мир все усиливается, это ведь не шутка!

— Знаю, знаю. Но есть и другое…

У ворот, покуривая, расхаживали два американских солдата. Казалось, они и внимания не обратили на шахтеров, которые вышли из огороженного лесного участка и, не поздоровавшись с американцами, повернули к шоссе. Там было оживленно: мчались автомобили; отчаянно звоня и быстро огибая грузовики, проносились велосипедисты; иногда образовывался затор; люди перебрасывались короткими фразами, звучал смех… В лучах заходящего солнца над дорогой плясала пыль. Близился вечер.

— Да, есть и другое, — задумчиво повторил Йожеф Рошта, не проявляя никакого желания сесть на велосипед.

Тогда Лоран Прюнье направил обе машины к краю шоссе.

— Ну, и что ж это за горе?

— Да вот… обленился я как-то. Что мне поручат — выполняю, дело свое делаю, но того старого чувства, той, знаешь ли, радости больше нет. И сам от себя я ничего уж не затею, ни за какое дело по своей охоте не возьмусь… Старею, видно, — закончил он с горьким смешком.

— Глупости говоришь, Жозеф. Ни единого седого волоса у тебя не вижу.

— Это у нас в роду. Мать так и умерла черноволосая.

— Сколько ей лет было?

— Да так лет тридцать восемь — сорок… что-то около этого. Я еще ребенком был, последним ведь был в семье-то…

Лоран Прюнье, коротко остриженный, широкоплечий, жилистый крепыш с густыми усами и вздернутым носом, окинул своего друга испытующим взглядом. Лоран Прюнье любил во всем точность, порядок и с трудом вникал в сложные душевные переживания других людей, в сущности рассматривая эти переживания как непорядок. Он считал, что, когда речь идет о собственной судьбе, приходится примиряться с вынужденным положением, зная, что одному невозможно разрешить большие проблемы, а потому и нечего попусту растрачивать силы в борьбе за свое личное благополучие. Ведь этому человеку, который идет сейчас, в раздумье опустив голову, всего-то-навсего лет тридцать шесть — и скажите пожалуйста, он уже вымотался! Странные вещи происходят иной раз с этими товарищами, приехавшими с Востока: одни, вот как Йожеф, падают духом, другие, как Вавринек, становятся ко всему равнодушными, остывают; бывают и такие, что совсем опускаются. Конечно, последние — исключение. Три венгерских шахтера, которые пять лет назад вернулись к себе на родину, ни в коем случае не относятся к таким людям. Работают они в своей Венгрии с воодушевлением… А Жозеф Роста за последние годы действительно изменился. Не внешне, нет — выглядит он, скорее, не по годам молодым: волосы длинные, узкое лицо словно высечено резцом, — думает Лоран Прюнье, все с бо́льшим интересом разглядывая хорошо знакомые черты друга. Эта расслабленность, неудовлетворенность идет откуда-то изнутри. Но, как бы там ни было, держись, на то ты и мужчина! И Прюнье говорит твердо и решительно:

— Держись, Жозеф, не ной, как старуха. Среди нас ты можешь работать так же хорошо, как и на родине. Ведь задача в том, чтобы не оказаться неподготовленными, если эти негодяи развяжут войну. Поддайся только, и они затянут тебя в свои сети. Но тогда уж никого не вини, кроме себя.

— Ладно, ладно, ругай меня на все корки, поделом мне, — сказал Йожеф Рошта. Он взглянул прямо в лицо товарищу, улыбнулся и внезапно вскочил на велосипед: — А ну-ка, давай наперегонки!

— Что ж, давай!

Они стремительно помчались к поселку, а вслед им неслись ободряющие выкрики: «Не осрамись, Лоран!», «Не подкачай, Жозеф!» Йожеф Рошта то слышал позади себя сильное, ровное дыхание друга, то сам оказывался позади Лорана. Этот приземистый, жилистый человек, казалось, прирос к своему велосипеду, его лицо было спокойно, как всегда. «Замечательный человек!» — подумал Йожеф Рошта и по-детски восторженно решил в будущем всегда и во всем стараться походить на Лорана Прюнье, опытного старшего друга. Вот и сейчас куда лучше пошло дело, когда Йожеф стал нажимать на педали так же, как Прюнье, — расчетливо, равномерно. Он очнулся от дум, когда до него донесся голос Лорана, который, обогнав его метров на двести, кричал с переезда, где железнодорожная линия пересекала шоссе: