Девочка и мальчик - [34]

– Это наша малышка, – говорю я.

Голос изменяет мне на слове «малышка». Мама плачет.

– Она такая славная и красивая, – говорит мама.

Обнимает меня.

– Она славная.

Я показываю им сына. Он тоже спит. Я даю им время постоять и посмотреть на него. Они стоят, прижавшись друг к дружке, рядом с инкубатором. Отец сцепил руки за спиной. Я помню, что в такой позе он всегда стоял перед экспонатами в музеях, когда я был маленький. Однако сейчас у него другое выражение лица. Он плотно сжимает веки.

23

Улицы продувает несильным ветром, но я его не замечаю. Свет изменился, солнце не спешит покидать Блайдамсвай. Ранний апрельский вечер, люди сидят снаружи, на ступеньках лестниц, ведущих в парадные, на углах улиц, мужчины и женщины, дети. Я прохожу мимо них, слышу их. Слышу голоса. Кто-то случайно поддает ногой чью-то стеклянную пепельницу, поставленную рядом на асфальте. За столиком в кафе на Рюесгаде в одиночестве сидит женщина. Она замечает меня, когда я подхожу ближе, и продолжает на меня смотреть. В ее взгляде нет ничего изучающего, как нет и любопытства, и того равнодушия, с которым человек бросает случайный взгляд на незнакомца. Она смотрит на меня, как смотрят на человека, вдруг растянувшегося посреди улицы. Неужели этот отпечаток так заметен на моем лице? Проходя мимо нее, я пытаюсь выпрямить спину, но это требует слишком больших усилий.

Захожу в продуктовый магазинчик дальше по Рюесгаде. Я весь день ничего не ел и складываю в корзину фрукты, печенье и немного инжира. Подхожу к полкам с вином. Беру самую дорогую бутылку из тех, что у них есть.

Майя еще недостаточно окрепла, чтобы вставать с постели. Нас перевели в палату поменьше, в которой всего две кровати. Госпитализированной числится только Майя. Майя и близнецы, но не я. Я тут в качестве родственника, у которого есть право ночевать в больнице. Майя то просыпается, то снова засыпает. Каждый раз, просыпаясь, она спрашивает, что с нашими малышами. Рвется к ним вниз, не понимает, почему ее не пускают посмотреть на детей, она спрашивает об этом сестер, приходящих проверить, все ли в порядке, но они отвечают, что ей нельзя вставать. Она спустится к ним завтра.

На столике лежит ее мобильный. Пришло несколько сообщений, мама Майи звонила из Индии. Видимо, моя мама рассказала ей. Но Майя не отвечает на звонки, не хочет разговаривать со своей матерью, ни с кем не хочет. Говорит, что не может, только не сейчас. Другие тоже звонили, подруги и друзья, есть пропущенные вызовы от Юлии и Николо.

Я решаю позвонить маме Майи, ей нужно знать, что произошло. Мне удается дозвониться куда-то на окраину Нью-Дели. Связь плохая, мама Майи нервничает, до меня доносится шум проезжающих по оживленной улице машин. Я говорю, что Майя чувствует себя хорошо. Она спрашивает, как малыши, и я рассказываю о том, как они родились, как они выглядят, а она говорит, что ждет не дождется, когда вернется в Данию. Сообщает, что летит ближайшим рейсом, сегодня вечером, так что будет у нас максимум через двое суток.

– Можно поговорить с Майей? – спрашивает она.

– Она очень устала, – объясняю я.

– Мне так хочется поговорить с ней, буквально несколько секунд.

– Я ее спрошу.

Протягиваю телефон Майе. Она колеблется, потом берет трубку.

– Мама, – говорит она.

Я выхожу из палаты и спускаюсь на этаж ниже, к детям.

Когда я возвращаюсь в палату ближе к полуночи, Майя не спит.

– Как они?

– Медсестры считают, что состояние стабильное.

– Я так хочу на них взглянуть.

Я показываю ей фотографии, которые я снял на мобильный. Она прикасается к экранчику, гладит изображения малышей пальцами.

– Я долго сидел рядом с инкубаторами, – говорю я. – Просовывал руку в отверстие и обнимал их.

Майя продолжает гладить экранчик.

– Ты увидишь их завтра, – говорю я.

– Да.

– Я купил бутылку вина.

– Вот как.

Я поднимаю с пола пакет, достаю вино и открываю его.

– Не знаю, можно ли тебе сейчас алкоголь.

Она слегка приподнимает плечо.

– Выпьешь бокальчик?

– Да.

Я наливаю вино в два пластиковых стаканчика. Аромат с кислинкой, пахнет сливами, сельским пейзажем и темнотой. Я протягиваю Майе стаканчик, осторожно чокаюсь с ней. Странное чувство – чокаться пластмассовыми стаканами.

– За них, за их рождение, – говорю я.

– Да.

Она не пьет. Стаканчик стоит на одеяле, она держит его в пальцах.

– Чего-нибудь хочешь?

– Не сейчас.

Я забираю у нее вино и ставлю стаканчик на столик у нее в изголовье.

– Мне так хочется к ним вниз.

– Мы пойдем туда завтра с утра.

Она снова включает экран телефона.

– Хочешь, я выключу свет? – спрашиваю я.

– Не нужно.

– Я выключу, чтобы ты могла уснуть.

– Не нужно.

Я иду к двери и выключаю верхний свет, но все равно наступившую темноту нельзя назвать полной. Сажусь у окна. Метрах в ста виднеется западный флигель больницы. Он перечеркнут линиями этажей, окна погрузились в задумчивость между пластами бетона. За стеклами окон – люди. Пациенты в кроватях, спящие, читающие, беседующие с пришедшими их навестить, пожилые люди у кроватей супругов. Офисы с персоналом. Врачи, входящие в палаты, задергивающиеся шторы и ширмы, медсестры, забирающие судна. Так много случайных эпизодов из жизни, столько движения, одиночества, света и преображения. Экран мобильного гаснет в руке Майи, она включает его снова, чтобы пролистать фотографии, она делает это каждый раз, как экран гаснет.