Девиант - [18]
Я сразу понял: «они» — это убийцы Джамиля, которые бросили в Кузьминках машину.
— Ну-ну? — говорю. — Что бабка рассказала?
— Она сидела на скамейке у подъезда дома номер тридцать два, она целыми днями там сидит. Подъехала, говорит, синяя машина. Подъехала и стоит, долго никто не выходил. Ну, бабке торопиться некуда. Полчаса, говорит, прошло, а может, больше, потом из машины вылезли двое. Один длинный, другой пониже, оба в темных куртках, в кепках. Который ниже — с косой.
— С косой? — переспрашиваю.
— Так бабка сказала: коса сзади торчала. Вылезли оба и быстро пошли к парку Кузьминскому, или как он там называется.
Спрашиваю, изготовили ли фоторобот.
— Да какой фоторобот? — прокричал Адиль. — Довольно далеко бабка сидела, лиц не разглядела, только косу заметила. Теперь такая мода-шмода, мужики косу носят. Я чего звоню, Хомячок? Послезавтра девять дней, Ольга просит прийти. Приходи со своей женой. Или она кто тебе? Подруга?
Разговор этот вызвал у меня тревожное чувство. Я долго ходил по комнате из угла в угол, курил подряд, скользил взглядом по корешкам книг на стеллажах — как будто в них, книгах, содержался ответ на вопрос: кто?
Я знал, конечно, что следствие шло, что оперативники опрашивают всех, кто так или иначе были связаны с Джамилем по бизнесу. Знал со слов Адиля, принявшего активнейшее участие в следствии, что за два дня до убийства у Джамиля был неприятный телефонный разговор. Это Ольга ему, Адилю, рассказала. Был вечер, они сидели в кухне, ужинали, и тут раздался звонок. Джамиль взял трубку. Слушал с кружком нацепленного на вилку поджаренного баклажана (он эту еду очень любил), потом сказал: «Да, да, понял. Только одно мне неясно: гарантии. — И, опять послушав, повторил: — И все же это не гарантировано… Понимаю, но не могу. Без серьезных гарантий невозможно… Извини, не могу». И положил трубку. «Вечно недоволен, — пробормотал сердито. — Надоел, черт его дери…» — «А кто звонил?» — спросила Ольга. «Неважно», — сказал Джамиль.
Установить, кто звонил, не удалось: «вечно недовольный», вероятно, звонил из будки автомата. Подозревала ли Ольга кого-то? Не знаю. Адиль вычислил одного деятеля, крикливого и вспыльчивого карачаевца, поставщика ранних овощей, с которым у Джамиля бывали споры. Но карачаевец всю зиму сидел у себя в Черкесске, так что… впрочем, я не сыщик.
Что до синих «жигулей», то выяснилось, что машину угнали в день убийства с одной из улиц Марьиной Рощи, а ее владелец, пожилой переводчик не то с китайского, не то с японского языка, лежит в больнице после урологической операции.
Следствие шло трудно.
На поминках девятого дня народу было заметно меньше, чем в день похорон. Проходили они не в кафе, а на квартире Джафаровых. Она, квартира, поразила меня абсолютным несходством с обычными московскими двушками-трешками. Во-первых, потолки были раза в два выше, а вместо привычных развесистых люстр на них размещались два ряда ламп, утопленных в бетоне — или из чего они, такие потолки, сделаны. Во-вторых, квартира была двухуровневая, а из скольких комнат она состояла, не знал никто, кроме, разумеется, хозяев и этого, как его, ДЭЗа. Мы сидели за овальным столом в зале, стены которого были увешаны картинами в дорогих рамах. Одна, самая большая, несомненно была написана Айвазовским — бурное темно-зеленое море, катятся белопенные валы, вдали корабль с зарифленными парусами, а на переднем плане зловещие черные скалы. Остальные картины тоже были хороши, но — главным образом из авангарда, который меня не волнует. Так, пестро, разнообразно, а то и вовсе безобразно. Словом — модно.
Помощника депутата на сей раз не было, и обязанности тамады исполнял Адиль. Во время его речи спустились по изящно изогнутой лестнице две девочки лет восьми-девяти — сероглазые, в одинаковых голубых платьицах с кружевными воротниками, русые волосы заплетены в косички.
— А вот и мои племяшки, — воскликнул Адиль, — две половинки моего сердца! Идите сюда, азизим!
Девочки были прелестные, их усадили за стол между Ольгой и Адилем, и они сразу заговорили между собой, затараторили. Ольга строго сказала им что-то, и девочки, замолчав, принялись за еду.
Адиль мне первому предоставил слово: мол, одноклассник нашего дорогого Джамиля, старый друг. Я подтвердил — да, дружили, в одной команде играли в баскетбол, призовые места занимали на межшкольных соревнованиях… Джамиля все любили в школе, ну как же — он и спортсмен, и красавчик, и математическая голова, ему сам Адам Адамович прочил большое будущее в науке… Тут я малость запнулся (будущее-то у Джамиля оказалось не в науке, а в коммерции), а Ольга вдруг сказала, что Джамиль заочно окончил высшие экономические курсы и работал над диссертацией — очень жаль, что не успел довести ее до защиты. И пошел, прерываемый тостами, разговор о том, как серьезно Джамиль относился к экономике и какие строил планы развития бизнеса — не только ресторанного, но и, оказывается, всероссийского. Такая замечательная была голова…
Черт, не надо было, наверное, налегать на «Абсолют». Уже и Катя, сидевшая рядом, спросила:
— Ты что, хочешь выпить всю эту толстую бутылку? Остановись.
С первых страниц романа на читателя обрушивается лавина загадочных происшествий, странных находок и удивительных приключений, скрученных авторами в туго затянутый узел. По воле судьбы к сотрудникам спецлаборатории попадает таинственный индийский кинжал, клинок которого беспрепятственно проникает сквозь любой материал, не причиняя вреда ни живому, ни мертвому. Откуда взялось удивительное оружие, против какой неведомой опасности сковано, и как удалось неведомому умельцу достичь столь удивительных свойств? Фантастические гипотезы, морские приключения, детективные истории, тайны древней Индии и борьба с темными силами составляют сюжет этой книги.
Фантастический роман о необычной судьбе землянина, родившегося на космическом корабле, воспитывавшегося на другой планете и вернувшегося на Землю в наши дни. С первых страниц романа на читателя обрушивается лавина загадочных происшествий, странных находок и удивительных приключений, скрученных авторами в туго затянутый узел.Для среднего и старшего возраста. Рисунки А. Иткина.
Сага о жизни нескольких ленинградских семей на протяжении ХХ века: от времени Кронштадского мятежа до перестройки и далее.
На 1-й стр. обложки — рисунок Г. ФИЛИППОВСКОГО к повести Льва Константинова «Схватка».На 2-й стр. обложки — рисунок Ю. МАКАРОВА к научно-фантастическому роману Е. Войскунского, И. Лукодьянова «Плеск звездных морей».На 3-й стр. обложки — рисунок В. КОЛТУНОВА к рассказу Даниэля де Паола «Услуга».
Тяжкие мысли одолевают дуна Абрахама, хранителя стола его величества Аурицио Седьмого, короля Кастеллонии. С каким трудом добился он места при дворе, положения в обществе, графского титула, наконец! А любимый сын его и наследник Хайме, пренебрегая благополучием, рвется в дальний морской поход к Островам пряностей, туда, где, бывалые люди рассказывают, «нет пути кораблям – сплошной ил. И небо без звезд». А еще, того и гляди, покажется морской епископ – встанет из моря, «а митра у него светится, из глазищ огонь – ну и все, читай молитву, если успеешь… А морской змей? Как высунет шею из воды, как начнет хватать моряков с палубы…».
Две фантастические повести — «Химера» и «Девиант» — примыкают к роману своей нравственной проблематикой, драматизмом, столь свойственным ушедшему XX веку. Могут ли осуществиться попытки героев этих повестей осчастливить человечество? Или все трагические противоречия эпохи перекочуют в будущее?От автора. В 1964 году был опубликован написанный совместно с И. Лукодьяновым рассказ «Прощание на берегу». Мне всегда казалось, что в этом рассказе, в его проблематике таятся неиспользованные возможности. Обстоятельства жизни не позволили нам вернуться к нему, а в 1984 году И.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.
Хеленка Соучкова живет в провинциальном чешском городке в гнетущей атмосфере середины 1970-х. Пражская весна позади, надежды на свободу рухнули. Но Хеленке всего восемь, и в ее мире много других проблем, больших и маленьких, кажущихся смешными и по-настоящему горьких. Смерть ровесницы, страшные сны, школьные обеды, злая учительница, любовь, предательство, фамилия, из-за которой дразнят. А еще запутанные и непонятные отношения взрослых, любимые занятия лепкой и немецким, мечты о Праге. Дитя своего времени, Хеленка принимает все как должное, и благодаря ее рассказу, наивному и абсолютно честному, мы видим эту эпоху без прикрас.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)