Девчонки и слезы - [36]
Рывком открываю дверь в мастерскую. Папа от удивления открывает рот. Кроме него, в помещении никого нет! Папа стоит возле холста и рисует. Напротив него – зеркало. Он пишет автопортрет. От неожиданности он подскакивает и пачкает нос краской, которой изображал седую бороду.
– Господи, Элли! Погляди, что ты натворила! Перепугала меня до смерти. Что ты здесь делаешь?
Я смотрю на него, не произнося ни слова.
– Элли, я сто раз тебе говорил: нет у меня никакой тайной возлюбленной. Годы уже не те, мой поезд давно ушел. Студентки воспринимают меня как старого чудика не первой свежести. И они недалеки от истины.
– Никакой ты не старый и не чудик, – мямлю я. Мне ужасно неловко. – Извини, из-за меня ты вымазал нос. Эта краска ведь стирается?
– Не знаю, не знаю. Может, в этом что-то есть. Я и мой новый мохнатый нос.
Я встаю рядом с папой и внимательно рассматриваю портрет. Сразу видна рука мастера. Папа всегда был великолепным живописцем, хотя не писал целую вечность. Он изобразил себя до боли реалистично, передав каждую морщинку, каждый седой волосок. В глаза сразу кидаются появившийся животик, сутулые плечи, старые изношенные ботинки.
На портрете он стоит у мольберта. Взгляд сосредоточен на полотне. Это тоже папин портрет, но совсем другой. На нем папа куда моложе, в стильном черном костюме, с аккуратной бородкой, модной стрижкой и плоским животом. Видимо, он находится на какой-то выставке. Может, собственной. Стоит в толпе поклонников. Среди гостей – Анна и мы с Цыпой. Целый выводок длинноногих девиц чокается шампанским. Престарелые господа в костюмах выписывают чеки, покупая картины за астрономические суммы.
– Ах, папа! – голос мой смягчается.
– Вот так. Печально, правда?
– Это… потрясающе.
Но грустно. Папа понимает, что не добился того, к чему когда-то стремился.
– Картина не шедевр, Элли, но это лучшее, на что я способен. Я работал над ней из вечера в вечер и вложил в нее весь мой талант. Хотя все это отчасти лишено смысла. Мне хочется быть таким, – папа показывает на себя молодого, – а настоящий я вот. Старый завистливый идиот.
– Папочка, извини, у меня это случайно вырвалось. Я ничего такого не имела в виду. И ты мне больше нравишься таким, как сейчас.
– Приятно слышать, Элли, даже если ты просто не хочешь обижать своего престарелого родителя.
– Анна тоже больше любит тебя настоящего.
– Не уверен. Она теперь живет в другом мире. Думаю, я ей изрядно надоел. Может, она еще познакомится с модным и успешным дизайнером…
– Все может быть. Но он ей не нужен, папа. Ей нужен ты. Я знаю. Она из-за тебя страшно переживает. Почему ты нам не сказал, что просто пишешь картину?
– Мне нужно было понять, могу ли я создать что-то по-настоящему стоящее. Не хотелось никого ставить в известность раньше времени – вдруг ничего бы не получилось. Вынужденная необходимость.
– А может, подсознательно ты хотел заставить Анну поволноваться? – предполагаю я.
– Она занята выше крыши и даже не замечает, жив я или нет.
– Ну папочка! Ты ведь знаешь, что это неправда. Ты нужен Анне как воздух. Она тебя любит.
– Я ее тоже люблю, – произносит папа угрюмо.
– Тогда почему бы тебе не пойти домой и не сказать ей это?
– Ладно. Домой так домой. Элли, ты правда считаешь, что картина удачная?
– Я же тебе сказала, папа. Восхитительная!
– Ну ладно… Пожалуй, она не так уж плоха. Но надо над ней еще потрудиться.
– В частности, над волосатым носом.
– Это я исправлю сию минуту.
Папа окунает кисточку в розовато-бежевую краску и водит ею по коричневому пятну.
– Слушай, пап, закрась бороду тоже. Давай поглядим, как ты выглядишь без нее.
– Но я всю жизнь носил бороду, – отпирается папа.
– Даже когда был маленьким?
– А то. Когда я был младенцем, у меня была чудесная щетина, когда я научился ходить, отросла козлиная бородка, а в шесть лет я приобрел полноценную бороду, – смеется папа. – Ладно, ладно, давай ее сбреем.
Он ловко закрашивает бороду. Лицо на портрете выглядит до странности голым, но мне нравится.
– Папа, ты помолодел лет на десять.
– Правда? – Папа поглаживает настоящую бороду. – М-м-м… Может, побриться?
– Посмотрим, что скажет Анна. Может, ей нравится, что ты похож на Санта-Клауса.
– Никто не подденет так, как дочь номер один.
Он делает выпад кистью, прицелившись мне в бок. Я хватаю другую кисть, и мы устраиваем турнир по фехтованию. Какое счастье, что папа опять стал таким, как прежде!
Мы возвращаемся домой вместе. Я сразу отправляюсь в постель – пусть папа с Анной побудут вдвоем. Не знаю, сумеют ли они поладить, но за завтраком они оба кажутся необычайно оживленными.
Перед уходом в училище папа чмокает Анну в щеку. Я поднимаю брови, а она чуть краснеет и застенчиво улыбается.
Почтовый ящик набит корреспонденцией. Цыпа вылетает за порог и приносит охапку писем.
– Скучища, скучища, скучища. – Он бегло просматривает деловые письма и вручает их Анне.
– Мама, почему ты получаешь так много писем?
– Из-за свитеров, дорогой. Может, мне скоро придется нанять личного секретаря – отвечать на письма. И найдем хорошую няню – сидеть с тобой после школы, если меня не будет дома. Надо как-то организовать быт! – говорит Анна.
