Дева в голубом - [80]

— Посмотрю, может, с обратной стороны что-нибудь подходящее найдется, — сказал он. — Одна немного побудете?

Я заставила себя кивнуть. Люсьен спустился с крыльца и исчез за углом. Я прислонилась к двери, растирая руки, чтобы не дрожать, и прислушалась. Поначалу можно было различить лишь привычный уже шум дождя; затем сквозь него начали пробиваться другие звуки — шелест автомобильных шин на дороге внизу, паровозный гудок; от того, что обычный мир так близко, мне сделалось немного покойнее на душе.

Тут из дома донеслось нечто похожее на визг, и от неожиданности я даже подпрыгнула.

«Люсьен, наверное», — успокоила я себя, но на всякий случай, несмотря на дождь, немного отошла от двери. В окне рядом с дверью мелькнул луч фонаря, возникло лицо, и я с трудом подавила крик.

Люсьен поманил меня и передал сквозь разбитое стекло фонарь.

— Обходите дом, я встречу вас у окна. — И, не дав мне спросить, все ли в порядке, Люсьен отошел и растворился в темноте.

Я двинулась вокруг дома путем, который только что проделал Люсьен. Повернуть за угол было нелегко: боковая и задняя часть здания представляли собой частную собственность и от публичного обозрения были защищены. Я вступала в иной, незнакомый мир.

Позади дома было очень грязно, приходилось отыскивать между лужами клочки сухой земли. Увидев открытое окно и темный профиль Люсьена в его проеме, я заторопилась и тут же упала на колени.

— Не ушиблись? — Он высунулся наружу.

Я с трудом поднялась на ноги. Фонарь бешено раскачивался у меня в руке. На брюки налипло полно грязи.

— Нет-нет, не беспокойтесь, — буркнула я, стараясь стряхнуть с себя налипшие комки земли. Я передала ему фонарь, и он светил им с подоконника, пока я не вскарабкалась наверх.

Внутри оказалось холодно, даже холоднее, чем снаружи. Я откинула прилипшие к глазам влажные пряди волос и огляделась. Мы находились в какой-то комнатушке, расположенной в глубине дома, — то ли в спальне, то ли в кладовке, где не было ничего, кроме кучи поленьев и пары сломанных стульев. Здесь пахло сыростью и мускусом, а когда Люсьен направил свет наверх, в глаза бросились скопившиеся в углах и покачивающиеся на сквозняке обрывки паутины. Люсьен закрыл окно; рама издала тот самый скрежещущий звук, что донесся до меня несколько минут назад. Я уже собралась попросить его снова открыть окно, чтобы оставался путь к отступлению, но в последний момент удержалась. От чего отступать-то, чего бежать, урезонивала я себя, чувствуя, как в животе у меня все переворачивается.

Люсьен прошел в главное помещение дома, остановился у печи и направил свет фонаря на дымоход. Мы долго разглядывали его, не говоря ни слова.

— Да, мощное сооружение, ничего не скажешь, — вымолвила я наконец.

— Это уж точно. Я всю жизнь прожил в Мутье и не раз слышал про этот дымоход, но своими глазами вижу впервые.

— Вчера он показался мне необыкновенно уродливым.

— И опять-таки ваша правда. Похож на ruches, что показывают по телевидению. Из Южной Африки.

— Ruches? А что такое ruche?

— Пчелиный домик. Ну знаете, где пчелы мед делают.

— А-а, улей. Ясно.

Где-то, может, в «National Geographic», я видела фотографии больших, неуклюжих ульев, о которых, судя по всему, говорит Люьсен; это закованное в сероватый цемент остроконечное сооружение, похожее на нераскрывшийся кокон, — бесформенное, но функциональное. Перед глазами у меня промелькнула картина давно развалившихся ферм в Севене — правильно расположенный камень, изящные линии дымохода. Нет, здесь ничего похожего, здесь дымоход построен людьми, которые просто отчаянно в нем нуждаются, и не важно, где он будет стоять и как выглядеть.

— Странно, знаете ли, — заговорил Люсьен, вглядываясь в печь и дымоход. — Странное расположение. Не тут должна стоять печь. Вся комната получается какой-то перекошенной. Все получается не на месте. Жить неудобно.

Он прав.

— Слишком близко от двери, — заметила я.

— Не то слово. Входишь в дом и чуть не врезаешься. Это крайне нерационально — слишком много тепла уходит в открытую дверь. К тому же на сквозняке огонь разгорается слишком сильно, за ним трудно следить, опасное дело. В общем, естественно было бы поставить печь у противоположной стены. — Он показал, где именно. — Странно, что люди здесь сотни лет прожили и все это время мирились с такими неудобствами.

«Рик, — неожиданно подумала я. — Вот кто нашел бы этому объяснение. Это его область — интерьер».

— Так, что дальше? — неуверенно спросил Люсьен.

Его можно понять: то, что столь ярко и точно рисуется моему воображению, в действительности в этой сырости и темноте выглядит полным абсурдом.

Я взяла у него фонарь и начала методически осматривать дымоход — четыре квадратных стояка по углам печи, четыре арочных перекрытия между стояками, поддерживающими дымоход.

— Что же вы все-таки хотите найти? — в который уже раз спросил Люсьен.

Я неопределенно пожала плечами:

— Что-нибудь. Что-нибудь старое. — Я встала на каменную плиту под печкой и подняла взгляд на уходящую вверх конусообразную трубу. На выступах, образованных неровной каменной кладкой, сохранились остатки птичьих гнезд. — Может, что-нибудь… голубое.