Дева в голубом - [3]

Вместе с земляками Изабель слушала месье Марселя, расхаживавшего перед дверями; сребровласый, в черном одеянии, выглядел он внушительно, и лишь вымазанные красной краской ладони, напоминавшие, что это всего лишь сапожник, несколько портили впечатление.

Говоря, он устремил взгляд поверх голов собравшихся.

— Этот храм стал гнездом порока. Но теперь он в надежных руках. Он в ваших руках. — Месье Марсель потряс ладонями, словмо сеятель, рассыпающий зерна.

Толпа загудела.

— Храм должен быть очищен. Очищен от греха, от них идолов. — Он указал рукой на строение за своей спиной.

Изабель не отрываясь смотрела на изображение Святой Девы. Голубая краска за изваянием поблекла, но по-прежнему сохраняла некую силу, оказывавшую на нее магнетическое воздействие. Лишь прикоснувшись пальцами ко лбу и груди, Изабель поняла, что делает, успела остановиться и оглянулась — не заметил ли кто, что она собралась осенить себя крестом. Но все смотрели на месье Марселя, который прошел сквозь толпу и, заложив за спину руки, двинулся вверх по склону, к кромке темной тучи. Он шел не оглядываясь.

Когда он исчез из виду, толпа зашумела, заволновалась.

— Окно! — выкрикнул кто-то, и все сразу повернулись в ту сторону. Над дверью было врезано небольшое круглое окошко с цельным куском стекла. Герцог де Эгль вставил его три года назад, как раз перед тем, как его осенила истина Жана Кальвина. Снаружи стекло как стекло, уныло-коричневого цвета, но изнутри оно переливалось зеленым, желтым и голубым, с небольшим вкраплением красного около руки Евы. Грех. Изабель давно уже не заходила в церковь, но хорошо помнила изображение: сластолюбивый взгляд Евы, улыбка змея, смущение Адама.

Если бы они еще хоть раз взглянули на картину при солнце, освещающем витраж, словно поле, полыхающее летними цветами, собственная красота могла бы спасти ее. Но солнца не было, и войти в церковь тоже было нельзя: священник повесил на дверь большой замок, какого раньше местному люду и видеть не приходилось; несколько человек внимательно осмотрели его, подергали, не зная, как открыть. Без топора, похоже, не обойтись, только надо действовать осторожно, чтобы не сломать замок.

Удерживала их только мысль, что окно это — большая ценность и принадлежит герцогу, которому они отдают четверть урожая в обмен на попечение и защиту интересов перед королем. Окно и изваяние — его дары, возможно, он все еще дорожал ими.

Трудно сказать, кто бросил камень, хотя впоследствии сразу несколько человек утверждали, что это были они. Камень угодил в центр витража, и стекло разлетелось вдребезги. Раздался странный звук, заставивший людей замереть. Они никогда раньше не слышали, как бьется стекло.

Какой-то мальчишка, очнувшись от оцепенения, рванулся с места, поднял осколок, но тут же завопил от боли и бросил его на землю.

— Он кусается! — Паренек вытянул окровавленный малец.

Люди снова заволновались. Мать мальчика прижала его к себе.

— Дьявол! — закричала она. — Это был дьявол!

Вперед с длинным граблями наперевес выступил Этьен Турнье, подросток с волосами цвета выжженного сена. Он оглянулся на старшего брата, Жака. Тот кивнул. Этьен посмотрел на изваяние и громко выкрикнул:

— La Rousse!

Толпа зашевелилась и подалась в сторону, оставив Изабель в одиночестве. Этьен повернулся. На лице его играла злобная ухмылка, бледно-голубые глаза не отрывались от Изабель, словно он самим взглядом, как руками, мял ее и ломал.

Рука его скользнула вниз по ручке. Грабли взметнулись в воздух, и металлические зубья закачались прямо над головой Изабель. Они пристально смотрели друг на друга. Толпа притихла. Наконец Изабель ухватилась за зубья; теперь, когда они с Этьеном каждый держались за свой конец, она почувствовала, как где-то в нижней части живота поднимается жар.

Он улыбнулся и выпустил грабли. Изабель схватилась за рукоятку, ладонь ее медленно заскользила по древку вниз, острый конец поднялся в воздух, и зубья коснулись Этьена. Он отступил в сторону и затерялся в толпе. Изабель посмотрела на Деву. Она физически ощущала давление толпы — вновь сомкнувшейся, беспокойной, жужжащей как улей.

— Ну же, la Rousse, действуй! — крикнул кто-то. — Вперед!

В толпе, не отрывая взгляда от земли, стояли братья Изабель. Отца ей не было видно, но даже если он здесь, помочь ничем не может.

Изабель глубоко вздохнула и подняла грабли. Послышался гул, и рука ее задрожала. Грабли покачивались слева от ниши. Изабель замерла и огляделась: повсюду раскрасневшиеся лица, совсем незнакомые в этот миг, тяжелые, холодные взгляды. Она подняла грабли повыше, прижала их к основанию статуи и надавила. Изваяние даже не дрогнуло.

Гул усилился. Она надавила сильнее, из глаз у нее брызнули слезы. Младенец смотрел в высокое небо, но взгляд Мадонны, Изабель чувствовала это, был устремлен на нее.

— Прости, — прошептала она, отвела грабли назад и изо всех сил ударила.

От соприкосновения металла с камнем раздался глухой звук, лицо Девы разлетелось на куски, Изабель обдало дождем каменной крошки, толпа радостно загоготала. В отчаянии она замахнулась — от нового удара жертва слегка пошатнулась.