Дева и плут - [7]

— У вас нет своего дома?

Он потрепал гриву лошади.

— У меня есть Рукко де Редингтон.

— Редингтон?

— Подарок графа. — Он нахмурился.

Какой чудесный подарок! Почему же он хмурится? Граф, должно быть, высоко ценит его, если подарил такое великолепное животное.

— То есть, ваш дом — лошадиное седло?

— Я служил наемным солдатом. Воевал за деньги.

— А теперь?

— А теперь я наемный пилигрим, — пробормотал он. — И пойду за деньги в паломничество.

О том, что вместе с ними пойдет наемный пилигрим, Доминика знала. Но то, что этим человеком окажется Спаситель, было для нее неожиданностью.

— Кем же был тот несчастный покойный, который завещал двадцать монет на паломничество во имя своей души?

— Он еще не покойник.

Наверное, он имеет в виду графа Редингтона. Доминика испытала облегчение. Тайна графа в хороших руках, если, конечно, не изводить вопросами его гонца.

— Простите меня, — сказала она. — Пусть священная тайна вашего путешествия хранится у вас в сердце.

— В ней нет ничего священного, и сам я не святой.

Похоже, она его разозлила. Но как он может отрицать, что озарен светом божьим, когда всем известно, какое деяние он совершил? Сегодня он отправится поклониться Блаженной Ларине, а в будущем не исключено, что люди будут ходить в паломничество уже на его могилу.

— Господь избрал вас своим орудием, чтобы спасти графу жизнь.

Он наградил ее долгим безмолвным взглядом.

— Человек может служить орудием как Богу, так и Сатане.

Она вздрогнула.

Прозвонил колокол. Одетые в серое пилигримы, напоминая стадо гусей, потянулись к часовне. Она отпустила пса на свободу, и тот, виляя хвостом, убежал обратно к сестре Марии. Доминике тоже было пора уходить, но ноги отказывались ее слушать.

— Пожалуйста, благословите меня, — прошептала она.

Плечи его дернулись под серым, как кольчуга, балахоном.

— Попросите благословения у аббата.

— Но вы же Спа… — Она осеклась. — Вы особенный.

Зеленые глаза — переменчивые, как его настроение — сверкнули, и ей подумалось, что вера и впрямь может оказаться опасна.

— Я уже говорил вам. Я не святой. И никакого благословения дать вам не могу.

— Прошу вас.

Она взялась за его большую квадратную ладонь и, встав перед ним на колени, прикоснулась дрожащими губами к ее тыльной стороне, покрытой мягкими темными волосками.

Он отдернул руку.

Она забрала ее обратно и водрузила себе на макушку, крепко прижав сверху своими ладонями.

Его рука напряглась. А потом медленно погладила ее по голове и соскользнула вниз, на обнаженную кожу шеи. Прикосновение обожгло ее словно клеймо. В груди стало тесно, и она попыталась сделать вдох. И ощутила, что к привычному запаху пыли примешался новый запах. Мужской, четко выраженный. Его запах.

Колокол замолчал, но долгожданного покоя она не почувствовала. Биение крови в ушах почти оглушило ее, словно все ее четыре органа чувств разладились и вышли из равновесия.

Отшатнувшись, он сделал неопределенный жест. Что это — благословение, выражение неприязни или приказ уходить?

— Спасибо, сэр Гаррен-отсюда, — прошептала она и, боясь оборачиваться, поспешила убежать под защиту сестры Марии.

* * *

Ладони Гаррена пылали огнем.

Боже правый. Да она считает его святым. Это же чистой воды богохульство… У него вырвался смешок.

Плоть его по-мужски откликнулась и отвердела, что, впрочем, осталось сокрыто под просторным одеянием пилигрима вместе со всеми прочими его грехами.

Его миссия будет слишком простой. Слишком приятной. Его так и тянуло воспользоваться ситуацией и коснуться нежных изгибов ее тела, но горящая в ее глазах пылкая вера в то, что он был Божьим посланником, остановила его. Каким же разочарованием будет для нее узнать, что в нем нет совершенно ничего святого.

Гаррен подавил чувство вины. Ничего не поделаешь. В свое время она поймет, что вера — это ловушка для дураков.

Обернувшись, он увидел на пороге часовни мать-настоятельницу, которая, похоже, наблюдала всю сцену от начала и до конца. Она улыбалась с таким видом, словно была не против, чтобы он овладел девушкой прямо здесь, на пыльном дворе.

Он разозлился. Может быть, учинить небольшую месть? Обмануть Церковь. Сказать настоятельнице, что испортил девушку и взять деньги за грех, которого он не совершал. Девушка, разумеется, заявит, что осталась невинной, но, так или иначе, репутация ее будет погублена. Зато она станет свободной. Недосягаемой для когтей Церкви.

Улыбнувшись, Гаррен похлопал Рукко по крупу, передал поводья конюху и присоединился к цепочке паломников. Служанки и слуги, стражники и оруженосцы, даже настоятельница и Ричард — все до последнего поваренка уважительно отошли в сторону, пока они шли через двор к часовне. Он надеялся, что Уильям не смотрит в окно и не видит, как Ричард, узурпировав его место, разыгрывает из себя графа Редингтона.

Гаррен пересчитал своих будущих попутчиков. Меньше дюжины. Молодая супружеская чета. Мужчина со шрамом на лице и поехавшим на бок носом. Полная женщина, по виду жена торговца. Двое братьев с одинаковыми впадинками на подбородке. Еще несколько человек. И все одеты в длиннополые серые балахоны с крестом на груди.

Доминика, рядом с которой семенила маленькая, не выше ее плеча, монахиня, шла, высоко держа голову и серьезно глядя вперед, не отвлекаясь на пса, который елозил у нее на руках. Левое ухо зверя подрагивало в такт движениям хвоста, правое же отсутствовало — очевидно, потерянное в схватке с лисой. У порога девушка опустила пса наземь и трижды обернулась, взглядом приказывая ему сидеть. Гаррен усмехнулся. Похоже, пес не успел перенять ее благочестие.