Дева и цыган - [29]
Вода доходила ей почти до колен. Они взглянули друг другу в глаза — лица у них исказились, по ним ручьем текла вода.
— Скорее! На крыльцо! — крикнул цыган.
Крыльцо совсем рядом, за углом. Всего четыре шага. Иветта взглянула на цыгана — нет сил! Глаза его по-тигриному зажглись яростью. Он толкнул Иветту вперед, она прильнула к стене, там водоворот меньше. Но за углом ее едва не сбило с ног и отнесло прямо к крыльцу. Цыган не отставал.
Только они взобрались на ступеньки, как снова взрокотало, и дом зашатался. Снова забурлила, поднимаясь все выше, вода. Но цыган успел распахнуть дверь, и вода внесла их с Иветтой в прихожую, швырнула к лестнице, ведущей на второй этаж. Перед глазами Иветты мелькнула бабушка, нелепо-неповоротливая, приземистая, словно тумба. Волна настигла старуху в коридоре — та выходила из столовой. Она вскинула руки, рот раскрылся, точно разверстый гроб, раздался истошный вопль.
Больше Иветта ничего не видела, не слышала, не понимала. Есть лишь лестница наверх, туда еще не добралась вода, и промокшая, продрогшая девушка, повинуясь инстинкту, с кошачьей цепкостью карабкалась по ступенькам. Добравшись до площадки, она остановилась, вцепилась в перила, выпрямилась во весь рост. Иветту била дрожь, с нее ручьем текла вода. Дом сотрясался под напором стихии, в бурлящем потоке у подножия лестницы она увидела выпачканного илом цыгана. Он, видно, захлебнулся и никак не мог прокашляться. Кепку он потерял, черные слипшиеся пряди упали на глаза, но он неотрывно смотрел на страшный потоп. Иветта проследила за его взглядом и едва не лишилась чувств. Огромным нелепым поплавком на воде качалась бабушка. Лицо у нее побагровело, невидящие голубые глаза выпучились, на губах выступила пена. Вот старческая посиневшая рука уцепилась было за лестничные перила, блеснуло на пальце обручальное кольцо. Цыган уже прокашлялся, откинул со лба волосы, вскарабкался по ступенькам и, глядя на страшное, почерневшее лицо внизу, крикнул:
— Держись крепче! Иначе снесет!
Вдруг резко и раскатисто ударило, дом зашатался, затрещали и заскрипели доски, где-то ухнуло, и вода вмиг заполнила весь дом. Бабушкина рука скрылась под водой, все скрылось под водой в бушующем водовороте. Обезумев от страха, Иветта из последних сил стала карабкаться выше и остановилась лишь у двери собственной комнаты. Дом затрещал и зашатался — страх сковал девушку.
— Сейчас рухнет! — Перед глазами у нее замаячило посеревшее от ужаса лицо цыгана. Он поймал ее остановившийся взгляд. — Где дымоход? В какой комнате у вас камин? Труба крепкая, не упадет.
Свирепый взгляд его пробудил Иветту. С неожиданным и необъяснимым самообладанием она спокойно кивнула на дверь:
— Сюда! Камин здесь! Все обойдется!
В комнате у Иветты камин был маленький, два окна, а меж ними пролетал широкий дымоход. Цыган все еще отчаянно кашлял и дрожал всем телом. Он подошел к окну, выглянул.
Внизу меж домом и крутобоким холмом бушевало целое море. По волнам неслись вывороченные деревья, зеленая будка Пирата.
Цыган все кашлял и все так же неотрывно смотрел в окно. Одно за другим валились деревья, вода прибыла уже метра на три. Цыган трясся как в лихорадке, он пытался согреться, прижимая грязные руки к грязной груди. На посиневшем от холода лице читалось смирение перед судьбой. Он повернулся к Иветте, и тут дом затрещал, словно распадаясь, загрохотало — видно, под напором воды прорвалась какая-то преграда. Что-то обрушилось, наверное, стена. Пол под ногами вспучился и заходил ходуном. И девушка, и цыган на мгновение замерли, цыган закричал:
— Эх, упадет дом! Не выдержит! Дымоход! Труба устоит! Она как башня! Она спасет! Спасет! Раздевайся и — в постель, не то от холода околеешь!
— Да ничего… Я и так… И так обойдется… — Иветта села на стул, взглянула на цыгана. У самой лицо было бледно, волосы слиплись, взгляд потерянный.
— Ничего не обойдется! — закричал он. — Раздевайся, я разотру полотенцем! Хоть не от холода помрем, если дом рухнет! А выстоит — так даже насморка не схватим.
Он закашлялся, содрогаясь всем телом, стал стягивать через голову мокрую фуфайку. Иззябшее тело и руки не слушались, фуфайка плотно облепила его сильную грудь, лицо.
— Помоги же! — крикнул он глухо.
Иветта послушно ухватилась за край, потянула изо всех сил. Цыган наконец высвободился, стал срывать подтяжки.
— Раздевайся! Возьми полотенце и разотрись! — грубо скомандовал он.
Отчаянное положение, как на войне. Сам словно одержимый стянул с себя брюки, мокрую, прилипшую к телу рубашку. Красивое тело посинело, его била мелкая дрожь — от холода и пережитого страха. Он схватил полотенце и стал проворно растираться, громко и дробно лязгая зубами, будто тарелки дребезжат. Иветта видела все как в тумане, однако сообразила, что поступает он верно. Она тоже попыталась сбросить платье. Мокрая, леденящая ткань отнимала все тепло от тела, а с ним из Иветты уходила жизнь. Цыган помог ей сорвать платье и, продолжая растираться, на цыпочках по мокрому полу подошел к двери.
На пороге он так и застыл в предзакатных лучах, голый, с полотенцем в руке: за дверью, где некогда лестница вела вниз к окну на площадке, теперь бушевало безбрежное море, по волнам неслись вывороченные с корнем деревья, доски, всякий хлам. Ни крыльца, ни лестницы, ни самой стены как не бывало. Лишь ощерившиеся половицы на втором этаже.
Дэвид Герберт Лоуренс остается одним из самых любимых и читаемых авторов у себя на родине, в Англии, да, пожалуй, и во всей Европе. Важнейшую часть его обширного наследия составляют романы. Лучшие из них — «Сыновья и любовники», «Радуга», «Влюбленные женщины», «Любовник леди Чаттерли» — стали классикой англоязычной литературы XX века. Последний из названных романов принес Лоуренсу самый большой успех и самое горькое разочарование. Этический либерализм писателя, его убежденность в том, что каждому человеку дано право на свободный нравственный выбор, пришлись не по вкусу многим представителям английской буржуазии.
Роман «Сыновья и любовники» (Sons and Lovers, 1913) — первое серьёзное произведение Дэвида Герберта Лоуренса, принесшее молодому писателю всемирное признание, и в котором критика усмотрела признаки художественного новаторства. Эта книга стала своего рода этапом в творческом развитии автора: это третий его роман, завершенный перед войной, когда еще не выкристаллизовалась его концепция человека и искусства, это книга прощания с юностью, книга поиска своего пути в жизни и в литературе, и в то же время это роман, обеспечивший Лоуренсу славу мастера слова, большого художника.
Произведения выдающегося английского писателя Д. Г. Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В пятый том вошел роман «Влюбленные женщины».
Страсть. Одиночество. Ненависть. Трагедия…Вечное противостояние сильной личности – и серого, унылого мира, затягивающего в рутину повседневности…Вечная любовь – противостояние родителей и детей, мужей и жен, любовников, друзей – любовь, лишенная понимания, не умеющая прощать и не ждущая прощения…Произведения Лоуренса, стилистически изысканные, психологически точные, погружают читателя в мир яростных, открытых эмоций, которые читатель, хочет он того или нет, переживает как свои – личные…В книге представлены повесть «Дева и цыган» и рассказы.
В наследие английского классика XX столетия Д. Г. Лоуренса (1885–1930), автора всемирно известных романов «Сыновья и любовники» и «Любовник леди Чаттерлей», входят и несколько стихотворных циклов, и путевые заметки, и более полусотни новелл, в которых в полной мере отразились все грани его яркого дарования. «Быть живым, быть живым человеком, быть цельным живым человеком — вот в чем суть». Он всегда и во всем был верен своему девизу. В данную книгу включены 13 ранее никогда не издававшихся в нашей стране рассказов этого блистательного мастера «малого жанра».
Произведения выдающегося английского писателя Дэвида Герберта Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В четвертый том вошел роман «Радуга в небе», который публикуется в новом переводе. Осознать степень подлинного новаторства «Радуги» соотечественникам Д. Г. Лоуренса довелось лишь спустя десятилетия. Упорное неприятие романа британской критикой смог поколебать лишь Фрэнк Реймонд Ливис, напечатавший в середине века ряд содержательных статей о «Радуге» на страницах литературного журнала «Скрутини»; позднее это произведение заняло видное место в его монографии «Д. Г. Лоуренс-романист».
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Автор цикла исторических романов «Проклятые короли» – французский писатель, публицист и общественный деятель Морис Дрюон (р. 1918) никогда не позволял себе вольного обращения с фактами. Его романы отличает интригующий и захватывающий сюжет, и вместе с тем они максимально приближены к исторической правде. Согласно легенде истоки всех бед, обрушившихся на Францию, таятся в проклятии, которому Великий магистр ордена Тамплиеров подверг короля Филиппа IV Красивого, осудившего его на смерть. Охватывая период с первого десятилетия XIV века до начала Столетней войны между Францией и Англией, Дрюон описывает, как сбывается страшное проклятие на протяжении этих лет.
Литературный шедевр Стефана Цвейга — роман «Нетерпение сердца» — превосходно экранизировался мэтром французского кино Эдуаром Молинаро.Однако даже очень удачной экранизации не удалось сравниться с силой и эмоциональностью истории о безнадежной, безумной любви парализованной юной красавицы Эдит фон Кекешфальва к молодому австрийскому офицеру Антону Гофмюллеру, способному сострадать ей, понимать ее, жалеть, но не ответить ей взаимностью…
«В двадцати милях к западу от Таксона «Вечерний экспресс» остановился у водокачки набрать воды. Кроме воды, паровоз этого знаменитого экспресса захватил и еще кое-что, не столь для него полезное…».
Роман французского классика Александра Дюма-отца «Королева Марго» открывает знаменитую трилогию об эпохе Генриха III и Генриха IV Наваррского, которую продолжают «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять». События романа приходятся на период религиозных войн между католиками и гугенотами. Первые шаги к трону молодого принца Генриха Наваррского, противостояние его юной супруги Марго, женщины со своеобразным характером и удивительной судьбой, и коварной интриганки – французской королевы Екатерины Медичи, придворная жизнь с ее заговорами и тайнами, кровавые события Варфоломеевской ночи – вот что составляет канву этой увлекательной книги.