Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола - [41]

Внимание Лагарпа и других наставников было обращено на одного Александра. Усилия Константина едва замечались. Он был тенью старшего. Однажды, когда Салтыков увещевал разошедшегося Константина и привел ему в пример брата, Константин резко ответил: «Он царь, а я солдат, что мне перенимать у него?» Естественным следствием этого стало желание как угодно заявить о себе, обратить на себя внимание, заставить если не любить, то хотя бы видеть.

«Великий князь имеет превосходное сердце, много прямоты, впечатлительности и природных дарований; он часто высказывает способность легко усваивать преподаваемое, — писал Лагарп о Константине Салтыкову. — Эти счастливые задатки дают, конечно, блестящие надежды; но напрасно было бы льстить себя ожиданием осуществления их, если не удастся обуздать в нем избыток живости, приучить его сосредоточивать внимание на известном предмете и победить его упрямство… Редко можно встретить молодых людей до такой степени живых, как великий князь; ни одной минуты покойной, всегда в движении; не замечая, куда идет и где ставит ногу, он непременно выпрыгнул бы из окошка, если бы за ним не следили».

«Я заметил… не один, а тысячу раз, что он читал худо нарочно, отказывается писать слова, которые он только что прочел или написал, потому что не хотел сделать того или другого. Он прямо отказывался исполнять мои приказания, бросал книги, карты, бумагу и перья на пол; стирал арифметические задачи, написанные на его черном столе, и эти проявления непослушания сопровождались движениями гнева и припадками ярости, способными вывести из терпения самого терпеливого человека в свете. Что же я противопоставлял этим бурям? Две вещи: 1) авторитет вашего сиятельства, 2) хладнокровие и терпение, соединенное с неуклонным требованием послушания. Я предоставлял свободу великому князю кричать, плакать, упрямиться, обещать исправиться, просить прощения, шуметь, не останавливая этой бури, пока она не угрожала повредить его здоровью, и я не соглашался выслушать его до тех пор, пока он не исполнял по моему желанию того, что он должен был сделать; но те только, кто были свидетелями сцен, знают, какому испытанию подвергалось мое терпение и чего мне стоило удержать должное хладнокровие в эти критические минуты».

В это время Константину было всего семь с половиной лет.

Дальше было не лучше. Константин орал, визжал, бросался на пол, стучал ногами, даже кусался. В 1789 году (Константину десять) Лагарп писал: «…при тех условиях, среди которых он находился до сих пор, трудно было бы ожидать, что упрямство его пройдет, и действительно, оно приобрело характер такой несдержанности, что потворствовать ей и терпеть ее более невозможно».

Кроме Лагарпа, перечить Константину никто не смел. Лагарп же читал безобразнику нотации, пытался лишать его игрушек и развлечений, заставлял находиться в классе, пока урок, во время которого он упрямился пленился, не будет выучен самостоятельно, без учителя. Детские записки Константина к Лагарпу — это бесконечные извинения, обещания исправиться, просьбы простить и впустить в класс, из которого Константина то и дело выставляли. «Господин де Лагарп! Умоляю вас прочесть мое письмо. Будьте снисходительны ко мне и подумайте, что я могу исправить свои недостатки: я делаю усилие и не буду мальчишкой, ослом и пропащим молодым человеком. Прошу вас пустить меня придти учиться… Послушный и верный ваш ученик Константин».

Это Лагарп его все время называл — от бессилия — «господин осел».

Есть среди записок Константина и явно написанные с голоса Фридриха Цезаревича, разве что вывод сделан самим великим князем: «В 12 лет я ничего не знаю, не умею даже читать. Быть грубым, невежливым, дерзким — вот к чему я стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика. Словом, из меня ничего не выйдет за всю мою жизнь».

Подростком Константин стал совершенно невозможен: он открыто безобразничал, ругался и говорил гадости, демонстрировал жуткие манеры и упивался полной безнаказанностью. Теория «чистого листа» в случае с Константином слишком заметно давала сбой. Бабушка не знала, что с ним делать: в ее умных книгах о таком ничего не говорилось. Попытки сажать негодяя под домашний арест давали лишь временное облегчение. В итоге разрубить гордиев узел пришлось уже проверенным способом: женить Константина.

Тем и закончился, к обоюдному облегчению, бесконечный и бесплодный поединок двух упрямств.

Со временем Константин перебесился и сделался вполне приемлем для общества, но для этого ему понадобилось пройти период неукротимого юношеского буйства, пережить гибель отца, три войны, развод и искушение властью, когда умер брат Александр; только после этого постаревший великий князь перестал что-либо доказывать себе и окружающим и успокоился, хотя грубым и несдержанным оставался до конца, создав себе множество врагов.

И все же уроки Лагарпа не прошли для него впустую. Терпение и твердость Лагарпа, его честность и мужественные попытки донести до ребенка понятия о добре оставили в сознании великого князя достаточно глубокий след, создав там систему устойчивых нравственных ориентиров.