Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола - [15]

До шести лет царевич находился в женских руках и, как впоследствии сам говорил в покаянном письме к отцу: «Со младенчества моего несколько жил с мамою и девками, где ничему иному не обучился, кроме избных забав, а больше научился ханжить, к чему я и от натуры склонен».

Двор царицы Евдокии Федоровны в Преображенском жил вполне традиционной жизнью: здесь привечали «странных» и юродивых, тешились шутами и карликами, рукодельничали, много ели и молились. Все так, как заведено исстари. Отличие состояло в том, что Евдокия была брошенной женой, отвергнутой супругом-государем, а потому оскорбленной и негодующей. Сама она и ее окружение находились в постоянной оппозиции к Петру и всячески судили и пересуживали его деяния и поступки. Вероятно, это не лучшим образом повлияло на характер Алексея. Отца он не любил и ужасно боялся.

Сам Петр в воспитание сына долго не вмешивался: у него были и другие дела, более для него важные.

В шесть лет Алексей, как и положено, был передан в мужские руки. Дядька Никифор Константинович Вяземский должен был также и учить его грамоте и чтению Часослова и Псалтири; его оставили потом при мальчике то ли доверенным слугой, то ли нянькой мужского пола. Уже одно то, что почетнейшая должность дядьки настолько утратила свой престиж, свидетельствовало о наступлении совершенно новой эпохи. Теперь воспитанием занимались иностранцы, а в дядьки со временем стали брать людей самого простого звания.

Когда Алексею исполнилось восемь лет, его родители окончательно расстались. Евдокия Федоровна была пострижена в Суздальском Покровском девичьем монастыре, а Алексеем стал заниматься отец. Он поручил воспитание наследника самому энергичному и преданному из своих соратников — А. Д. Меншикову, но поскольку тот сам не только не получил никакого образования, но даже не знал грамоты, ему, конечно, потребовались помощники.

Сначала царевича думали отослать учиться в Европу, но начавшаяся в 1700 году Северная война этот вариант исключила. Петр не мог подвергать сына опасности оказаться в шведских заложниках, да и дороги в Европу из-за военных действий сделались небезопасны.

Тогда наставника для царевича стали искать среди наличных иноземцев. Выбор пал на «ученого немца» Нейгебауера, и тот около трех лет занимался с Алексеем. Чему уж они учились — бог весть, только в конце концов учитель был с позором изгнан — за пьянство, бешеный характер и разные «непотребные и омерзительные поступки».

Вернувшись домой, Нейгебауер жестоко отомстил негостеприимной Московии, издав несколько книг, в которых рисовал петровское государство самыми черными красками, а главное — призывал иноземцев ни в коем случае туда не ездить. Книги эти произвели некоторое впечатление и на несколько лет стали головной болью Петра, который, конечно, был заинтересован совсем в обратном: чтобы иноземцы приезжали почаще и побольше.

Преемником Нейгебауера стал другой «ученый немец» — барон Генрих Гюйссен (или Гизен, как его называли в России). Он имел университетское образование и был, видимо, польщен оказанной ему высокой честью. В лучших традициях века Просвещения он начал свою педагогическую миссию с написания записки, излагающей принципы воспитания и образования русского наследника. С тех пор подобные записки стали в воспитании царских сыновей традиционными, хотя содержавшиеся в них принципы редко когда выполнялись.

Гюйссен намеревался «его высочеству обще все внушения, мнения и правила вкоренять… прилежно учение главных добродетелей и властностей великого принца, яко суть страх Божий, ревность о справедливости, легкосердие, великодушие, сожаление, щедрость, постоянство в решениях, верность и веру держати, прозорливость и остерегательство в советах, внимание и прилежание в правительстве государственном, храбрости и тому подобным мужественным властностям споспешествовать и утверждати тщится».

Воспитатель обязывался также привить наследнику «любовь к добродетели» и внушить «отвращение и мерзость ко всему, еже пред Богом и человеком злодетельно есть и злодеяние именуется». «Надлежит, — писал Гюйссен, — особливо его высочество от злого товарищества и от таких людей остерегать, которые чрез соблазнительные противно учтивству ратоборствующие нравы, виды и разговоры его высочество ко злодеяниям соблазнят и злой приклад подать могут». Следовало сделать так, чтобы окружающие Алексея Петровича люди «благо и добродетельно поступали», в особенности находящиеся при его особе «господские дети».

Программа обучения Алексея предусматривала совершенствование в чтении и письме на родном языке «и особливо в читании всякого письма рук».

Предполагался также французский язык, как «легчайший и потребнейший из всех европейских», география, изучаемая преимущественно по географическим картам, на которых следовало показывать «особливо европейские королевства, земли и государства… и чрез разговоры знаемость оных внушать, кому сии земли принадлежат, какой народ в них живет, какие правила и обычаи в житии оные имеют, какие великие случаи и перемены в оных бывали и какой интерес или пользу Московское государство при оных имеет». «При забавных часах», т. е. на досуге, царевича предполагалось обучить употреблению циркуля и геометрии с арифметикой. Кроме того, Алексей должен был проштудировать сочинения авторитетного в то время социолога Самуила Пуффендорфа «О должностях человека и гражданина» и «Введение к истории европейских государств», читать французские газеты, чтобы ориентироваться в европейской политике, а также получить представление о политических делах во всем свете, прежде всего в сопредельных с Россией странах, и разбираться в том, что полезно и что вредно государству.