Детство - [15]
Тяжёлая оплеуха едва не сбивает с ног, а корец летит в угол, разбрызгивая воду.
— Пащенок! Застудить меня вздумал! — хозяйка визжит, ну чисто свинья под ножом неумехи-забойщика. — С холоду зашла, а меня водой ледяной студить!? Изжить со свету хотишь!?
С неожиданным проворством она вскочила с лавки, подхватывая корец и принявшись охаживать им меня, норовя попасть по голове да по хребту.
— Тварёныш, байстрючёнок! Руками закрываться вздумал?! Смирно стой, кому сказала!
— Не ори ты, мать! — хозяин аж привстал, стукнув кулаком.
— А, зараза! — Дмитрий Палыч затряс рукой, порезанной невзначай о сапожный нож. — Да чтоб тебя подняло и прихлопнуло! День так хорошо зачинался, и на тебе! Пришла! Варежку раззявило-то и завопила вороной простуженной!
— Я? Зараза!? — Прасковья Леонидовна бросила корец и упёрла руки рыхлые бока, настраиваясь на долгий скандал. — Это я-то виновата, что мальчишку негодящего купил? Дёшево, дёшево… Десять рублёв заплатили, а ён вот дерзит!
— Ить сама прислужника захотела! — мастер ажно задохнулся он гнева. Свалявшаяся его бородёнка распушилась. — А я те деньги не печатаю, а зарабатываю! Вот этими вот руками!
Для пущей наглядности он выставил вперёд руки, тёмные от постоянной возни с пропитанной дёгтем дратвой и в мелких белесых шрамиках от постоянных порезов.
— Овца ленивая, ни к чему не пригодная! — начал яриться он. — Купи, купи! А пошто он нам? Мне? Так как фабрики эти сатанинские понаставили, так нормальному человеку и не прожить, как раньше-то! Я б и Алексея в ученики брать не стал, коли не платили за него! А этот вообще… ненужный! Из-за тебя брал, ты всё жалилась на здоровьице, да болести свои выставляла, яко щит! И корцом пошто лупишь? Сама приучила воду подносить! Сама, дура, оплошала, а на мальце отыграться хотишь!
— Да рази можно так при ём говорить, дурак бородатый! — затопала хозяйка ногами, задыхаясь пуще прежнего и покрываясь красными некрасивыми пятнами. — После твоих-то слов что я для него?!
— Маменька, тятенька! — из спальни выметнулась старшая Евлалия. — Не ругайтеся!
Переглядываемся со Свином и сбегаем на улицу, я даже в опорках одних выскочил, уже там обмотки крутил, да ботинки натягивал. Переглянувшись ещё раз, расходимся.
Дружками мы с им, значицца, не стали. Но заключили это… как его?
— «Вооружённый нейтралитет. Перемирие», — ворохнулся Тот-кто-внутри.
Точно! Нитралитет и перемирие! Свинёнок, значицца, мне сильно здорово могёт в доме подгадить, но понял уже, что и я не прост. Я ого-го! После сцанки ещё сюпризы были, да много! Тот-кто-внутри много всяко-разных пакостей знает. Да и поколотить могу, коль с первого раза не понял.
Так и воевали, значицца. Он мне нагадит перед хозяевами, я колотушек получу. Опосля он колотушек получает уже от меня, на улице. Да пакость какую в ночь почитай завсегда. А коли не получалась пакость-то, то всё едино Свинёнок ночку не спал, пакости ожидаючи. Всё едино пакость и выходила!
А спать хочется спокойно, значицца, без опаски. Да и на улицу выйти хотца, да чтоб в любое время, а не только когда я в дому.
Ну вот и прижух Свинёнок, перестал гадить. А я, значицца, в ответ. Бумаги не подписывали и на ладони не плювали, соединяючи их, а просто вот. Умишко-то есть.
Свинёнок, он конечно тот ещё стервь, но не дурак. Соображалка есть. Пакостная кака-то, но есть. Тот-кто-внутри говорит, что такому в чиновники идти надоть. Самое место, мол.
Но я о том молчу, а то вдруг? Возьмёт, да и устроиться куда-нито в полицейскую управу писарем, а тама и развернётся!
— Мишка! Пономарёнок! — ору под окнами портняжной мастерской. Долго ору, ажно горло надсадил. Он ить другие дети во дворе есть, но иль делами своими заняты, иль по возрасту не сходимся.
Ну или девки. О чём с ними говорить-то? Когда малые совсем были, ладно ишшо. Когда подрасту, тоже наверно интерес свой найду в ентом. Ну, если на старших глядючи, подумать.
Интересно же им зажимать девок у сараюшек, да титьки с жопами мять? Ндравится тебе жопы мять, так свою и наминай. Всегда под рукой-то! Кака разница-то? Не, не понимаю…
Девкам, похоже, тоже ндравится. Ить визжат, но не шибко-то вырываются! Хотя енто смотря кто зажмёт! Симпатии, значицца.
— Мииишкаа!
— Чегой тебе! — высунулась из окна недовольная усатая рожа подмастерья. — Зайди по-человечески, да и спроси, хватеру из-за тебя студим!
— Ага, зайди! Зашёл намедни, а хозяйка пелёнками погнала!
— И в другой раз погонит дурня! — рявкнул подмастерье, сдерживая улыбку. — А то ишь! Глотку с порога драть почал! Умишка не хватает, что малой в доме?
— А? — он повернулся к кому-то в комнате. — Заходь давай, только тиха! И расскажешь заодно, что там у мастера твово случилося, что у нас аж стёкла от ора бабы евойной дрожали.
— Агась!
Шмыгнув в дом, взбегаю по скрипучей деревянной лестнице да жду, пока отворят. Пригласили сами, да рассказать коль просят – так стало быть, чаем угощать будут. Самонастоящим, а не просто кипятком, как мастериха жмотится. Сами-то пьют, да иногда и сахаром даже, а мне хренушки – кипяток! Говорят, чтоб не разбаловался. Ну да не нами такое заведено, не нам и кончится.
