Детство Лермонтова - [54]

Абрам Филиппович повел испуганным глазом и зашептал:

— Ох, матушка барыня, боязно! «Змея», — говорит… Вас бранил и сына проклял и сказал, что никогда больше его ноги в вашем доме не будет…

Арсеньева громко сказала:

— Негодяй! Такого ребенка проклинать! Придется молебен служить, чтобы снять его проклятие. А насчет приездов врет, подлец, опять будет ездить! Не избавиться мне вовек от такого зятюшки!

В это время в комнату вошел Мишенька с подстриженной челкой, в холщовой ночной рубашке и, поглядев на корзиночку, взволнованно спросил:

— Ты от папы меня увезла?

— Уехал он! — поджимая губы, недовольным голосом произнесла Арсеньева.

Миша подбежал к Абраму Филипповичу и взял гостинцы.

— Не бери от него подарок, — заворчала Арсеньева, — я тебе лучше куплю. Дорогих игрушек куплю!

— Хочу папу! — решительно сказал мальчик и строго посмотрел на Арсеньеву. — Это мой папа, я его люблю. Ты прогнала его, гадкая бабка, прогнала?

Сердясь, он ткнул ее ногой в колено и побежал к подоконнику, желая видеть, что делается за окном, но не выпускал корзиночки из рук.

Христина Осиповна, которая поспешила прийти за мальчиком, закричала:

— Фуй, шанде, Михель! Зачем ходишь босиком? Простудиться хочешь?

— Папочка мой родной! — надрывным, тоскующим голосом повторял мальчик. — Папочка, где ты?

Бабушка растерянно переглянулась с Христиной Осиповной, сделала знак Андрею Соколову, и тот ловко подхватил ребенка на руки. Миша зарыдал.

Его положили на диван, успокаивали, но он всех отталкивал, и рыдания его переходили в конвульсии. Прибежала Савелова со стаканом воды и с гофманскими каплями, но ребенок с силой отталкивал всех, выкрикивая:

— Папочка мой! Папа!

Время остановилось. Взрослые изнемогали. Вдруг Миша вытянулся и затих; только пальцы его судорожно дергались.

— Заснул? — с надеждой спросила Арсеньева.

Мишу перевернули, но глаза мальчика были плотно закрыты и лицо стало синевато-бледным.

— Обморок! — закричала Арсеньева в неистовстве. — Это я, негодяйка, его убила!

Началась суета. Арсеньева требовала доктора, но Савелова славилась цветущим здоровьем и доктора в доме не держала. После того как перепробовали все растирания, Арсеньева велела принести водки, разжала ножом стиснутые зубы мальчика и влила ему водку в рот. Со стоном ребенок очнулся. Суета вокруг него продолжалась.

Как только он пришел в себя, Арсеньева велела Абраму Филипповичу послать людей догнать Юрия Петровича и передать ему тысячу рублей, только бы он вернулся.

Миша тем временем пожаловался на озноб; его накрыли и стали прикладывать нагретые салфетки к ногам и рукам, одели, но ему не становилось лучше. Он молчал и, повернувшись к стене, не хотел ни на кого смотреть; лицо его пугало Арсеньеву своей бледностью.

Она распорядилась ехать в Тарханы, но мальчик, едва шевеля языком, обожженным водкой, гневно остановил ее:

— Не поеду с войском против папы!

Его едва перенесли в возок.

В Тарханах Мишу уложили в кроватку и приставили к нему доктора Ансельма Левиса.

К вечеру у мальчика сделался жар. Щеки его стали пылать, глаза блестели. Все притихли вокруг, только в девичьей, где по вечерам исполняли работы, на которые не требовалось много света, слышны были голоса. Девушки разбирали овечью и собачью тонкую шерсть, сучили из нее нитки, некоторые же плели из конопляных веревок себе обувь наподобие лаптей или шили варежки из заячьих шкурок. Кто-то из девушек запел в тишине. Миша сел на кровати и, вглядываясь в открытую дверь, спросил ясно:

— Это мама поет?

Арсеньева почувствовала, что ноги ее стали деревянными. Она велела Дарье сходить в девичью, чтобы девки бросили работу и стали бить поклоны, молясь за здравие Михаила Юрьевича, и чтобы никто не смел петь.

Дарья тотчас же вышла и стала наблюдать — усердно ли девушки исполняют волю Арсеньевой.

Бессонная ночь тянулась бесконечно. Жар у Миши не спадал. На следующий день приехал усталый, огорченный Абрам Филиппович и, боязливо глядя на Арсеньеву, доложил, что он догнал Юрия Петровича, на коленях умолял его вернуться в Тарханы и давал ему деньги, но тот встретил его гневно, деньги швырнул обратно и ехать отказался, сказав, что не желает никогда более видеть сына, которого отняла у него бабушка.

Арсеньева опять стала требовать ответа:

— Ругал меня? Ты у меня смотри! Не будешь говорить, так из управителей погоню и, как сказала, язык отрежу.

Абрам Филиппович заморгал и покорно ответил:

— Самодуркой изволил вас называть, а меня послал ко всем чертям.

Глава VII Болезнь Миши и выздоровление его после приезда отца

Он не имел ни брата, ни сестры,

И тайных мук его никто не ведал.

До времени отвыкнув от игры,

Он жадному сомненью сердце предал,

И, презрев детства милые дары,

Он начал думать, строить мир воздушный…

М. Ю. Лермонтов. «Сашка»

Медленно тянулись дни болезни. Миша лежал, отвернувшись к стене, и ничего не хотел есть. Бабушка послала кучера Никанорку в Пензу за подарками и за лакомствами для Миши. Но мальчик, завернувшись в одеяло, сидел, прижавшись к теплой печке, и равнодушно смотрел на богатые дары, принесенные ему бабушкой.

Он заметил котенка, который выскочил из девичьей, попросил принести и приласкал его. Котенок пригрелся и затих, чувствуя ласку, но, как только Миша задремал, вскочил и убежал. Когда мальчик проснулся, котенка уже не было, и маленький больной огорчился. Бабушкиных же комнатных собак, которые обитали в ее комнате, он не любил.