Детство Лермонтова - [20]

Юрий Петрович восклицал:

— Разве мы не доказали в двенадцатом году, что мы русские? Такого примера не было от начала мира!

Веселый звон стаканов долго не умолкал.

Через несколько дней после крестин начались новые неприятности. Мария Михайловна упрекала мужа, что он мало времени бывает дома. Постоянные ссоры супругов губительно отзывались на здоровье больной женщины.

В доме было шумно и тоскливо. Постоянные гости у Арсеньевой, непрерывная суета и беготня вокруг новорожденного, слезы Марии Михайловны, которая волновалась, куда уходит Юрий Петрович…

Юрий Петрович в самом деле редко бывал дома; знакомые говорили, что он пьет, играет в карты и кутит. Мария Михайловна однажды так с ним поссорилась, что сплетники стали говорить, что они совсем разошлись.

Врачи хмурились.

— Она тает… Медленная лихорадка губит ее здоровье. Если так будет продолжаться, то чахотка неминуема. Организм слабый, нервический. Столичный шум утомляет больную — не лучше ли выехать в деревню? Там меньше впечатлений, свежий воздух, здоровая пища…

Арсеньева стала уговаривать дочь ехать в Тарханы. Мария Михайловна соглашалась, что и Мишеньке там лучше, чем в городе.

Юрий Петрович азартно спорил:

— Неужели плохо здесь? Прекрасно живем! Затрачено много на устройство квартиры, а главное, московские доктора лучше сельских. Они должны вылечить Машеньку. И еще надо подумать, что можно погубить ребенка, если такую крошку в мороз везти в деревню.

Арсеньева слушала споры молодых супругов и понимала, что ей придется сделать так, как они захотят.

Наступившая зима решила сомнения — нельзя было везти новорожденного в морозы по дурной дороге.

Печально зимовали в Москве. Юрий Петрович продолжал часто уходить из дому, и Марии Михайловне казалось, что он завел себе другую семью, хотя он клялся, что это неправда…

Едва дождались теплой погоды, и весной 1815 года, еще по санной дороге, молодые Лермантовы с новорожденным сыном и Арсеньева выехали в Тарханы. Отныне и Арсеньева и Мария Михайловна желали жить в деревне. С ними вместе ехал московский доктор и новая пожилая бонна-немка, Христина Осиповна Ремер.

Няни, кормилица и дворовые покорно и молчаливо сопровождали их.

Глава II Болезни и печали. Компаньонка Юленька. Отрезанная коса

Ребенка растрясли в дороге, и он заболел. В большом барском доме в Тарханах, в спальной Арсеньевой, стало шумно и суетливо — Елизавета Алексеевна взяла к себе новорожденного, и к ней приходила ночевать дочь. Из соседней комнаты, из кабинета Арсеньевой, сделали детскую.

Юрию Петровичу опять вручили хозяйственную книгу с расчетами, и Соколов ходил к нему с докладами, но молодой барин его выслушивал рассеянно и никакого интереса к делам имения не проявлял. Он упрекал жену за отъезд из Москвы.

Ему пришлась по сердцу широкая столичная жизнь. Но Мария Михайловна, раздраженная болезнью, в свою очередь упрекала мужа и приводила ему примеры страстной и неразлучной любви супругов.

Вскоре приехали все тетки Арсеньевы: вдовая Дарья Васильевна и незамужние Мария и Варвара. С ними приехала заплаканная Юленька, сирота, воспитанная у них в доме.

Арсеньевы приехали с покорнейшей просьбой: нельзя ли пристроить Юленьку в компаньонки к Маше? Сирота не объест, а может, Машеньке станет веселей. Юленьке уже восемнадцать лет, она любит детей, будет помогать: и стол для гостей накроет, и белье починит, и с Мишенькой погуляет в саду.

Тем временем Юрий Петрович продолжал скучать: жена болела, теща неизменно была суровой, новорожденный страдал от младенческих недомоганий, кожа его часто покрывалась сыпью и даже нарывами, отчего ребенок горел в жару.

— Золотуха, — покачивая головой, успокоительно говорил медик.

У маленького поздно прорезались зубы, он плохо спал по ночам и надрывно кричал; жена и теща тоже не спали и каждое утро с увлечением рассказывали друг другу о своих переживаниях и наблюдениях за ребенком. Но Юрий Петрович слушал их равнодушно; он любил сына, но ничего не понимал в уходе за ним.

Юрий Петрович стал часто уезжать в Кропотово, выдумывая разные предлоги, и там оставался жить неделями. Мария Михайловна волновалась и плакала. Когда муж приезжал обратно, она расцветала и становилась счастливой от одного его присутствия. И, странное дело, она стала замечать, что и Юленька оживляется и волнуется, видя Юрия Петровича. Машенька поделилась своими наблюдениями с матерью.

Арсеньева убедилась, что дочь права, что Юленька кокетничает с Юрием Петровичем.

Она распорядилась тотчас же заложить лошадей и везти Юленьку обратно в Васильевское; потом велела принести большие ножницы.

Пока Юленька ползала у нее в ногах, умоляя о прощении, Арсеньева схватила ее за волосы и велела сенным девушкам держать девицу. Прежде чем можно было что-либо предположить, по распоряжению Арсеньевой Олимпиада стала отрезать косу Юленьки острыми ножницами, отделяя одну прядь за другой, а когда обошла затылок, вырезала еще волосы лестницей на лбу, а косу бросила на пол и растоптала. Юленька билась в истерике. Арсеньева на скорую руку написала записку всем своим золовкам-колотовкам, что Юленька оказалась дрянью. Арсеньева не ложилась спать, пока воющая, обезображенная Юленька в сопровождении лакея Федора и кучера Терентия не была увезена из Тархан.