Детство императора Николая II - [5]

В сфере общего законодательства обращает на себя внимание состоявшееся по всеподданнейшему докладу министра внутренних дел высочайшее повеление от 7 декабря 1895 г., которым полномочия, предоставляемые администрации положением об усиленной охране, распространены и на лиц порочного поведения, опасных для общественного спокойствия.

В области судебной крупными мероприятиями являются: присоединение в декабре 1895 г. тюремного ведомства к составу министерства юстиции; закон 29 января 1896 г. об учреждении окружного суда для Архангельской губернии, до тех пор имевшей лишь мировые судебные установления; закон 13 мая 1896 г. о введении судебных уставов в Сибири. В 1896 г. высочайше утверждённым мнением Государственного совета поставлен на очередь вопрос о распространении положения о земских учреждениях на неземские губернии. Близятся к концу: издание нового уголовного уложения, пересмотр положения о крестьянах, пересмотр судебных уставов императора Александра II. Недоведение до конца последней работы не останавливает разработки вопроса о расширении района деятельности суда присяжных, для чего в 1896–1897 гг. учреждены местные комиссии в губерниях Астраханской, Олонецкой и Оренбургской; введение суда присяжных в западных губерниях Сибири признано также только вопросом времени.

Одним из первых актов государя императора Николая Александровича был именной указ от 13 января 1895 г., которым повелено ежегодно отпускать из государственного казначейства 50 000 рублей для оказания помощи нуждающимся учёным, писателям и публицистам, а равно их вдовам и сиротам. Заведование этим делом возложено на постоянную комиссию при Академии наук. Пробел в системе нашей общественной благотворительности восполнен высочайше утверждённым 1 сентября 1895 г. положением о попечительстве над домами трудолюбия и работными домами, поставленном под августейшее покровительство государыни императрицы Александры Фёдоровны.

Энциклопедический словарь. Изд. Брокгауза и Ефрона. т. 21, СПб., 1897.

A tous les coeurs bien nes que la patrie est chere!

Voltaire «Tancrede», acte III. [3]

Вместо предисловия

Дело обстояло так: в 1939 году я проводил лето B Жуан-ле-Пэн[4]. Лето было необыкновенно весёлое и шумное. Пир жизни шёл горой. И однажды, как мане-факел-перес, прозвучал из радио хриплый голос Даладье[5]: «Вив ля Франс». Франция объявила войну Германии[6]. И в течение двух суток вся Французская Ривьера[7] опустела: весёлый народ устремился под родные крыши. «Замолкли серенады, и ставни заперты». Осталась одна природа — и тут я понял, до чего она, со своей красой вечной, равнодушна ко всему человеческому. Синее море плещется тихо, небо сияет безоблачным шёлком — и тишина, тишина… Сосновый дух пинеды стал как будто сильнее, в воде как будто прибавилось соли и в солнце стало меньше жестокости. Я с наслаждением прогуливался по набережной и вдруг однажды слышу жалобный кошачий крик. И вижу: на ступеньках заколоченной виллы сидят кошка с котёнком и плачут от голода. Я пошёл в мясную, купил нарезанный мелко бифштекс и бросил голодающим. Тотчас же из-за кустов выскочил ещё один котёнок, и начался суп-попюлэр. И после этого я начал приносить им еду каждый день. Они знали час и ждали. Однажды ко мне подошла какая-то пожилая женщина, явно английского типа, и утвердительно сказала:

— Вы — русский.

— Почему вы думаете, мадам? — спросил я.

— Потому что только англичане и русские кормят несчастных зверьков.

Начался обычный разговор только что познакомившихся людей, и вдруг она спросила:

— А вы знаете полковника Олленгрэна?

Я ответил, что не имею удовольствия.

— А он ваш соотечественник: не желаете ли познакомиться?

— Очень охотно, мадам.

И на другой день она пришла с высоким, сухим, первоклассной офицерской выправки, улыбающимся стариком.

Присели на заборчик, закурили, и начался учтивый петербургский салонный разговор — из тех разговоров, которые включают в себя все знаки препинания, кроме восклицательного.

И, прощаясь, Олленгрэн вдруг сказал, вздохнув:

Мы малодушны, мы коварны,

Бесстыдны, злы, неблагодарны,

Мы сердцем хладные скопцы,

Клеветники, рабы, глупцы…

И по берегу Средиземного латинского моря вдруг пронеслась великая северная тень, и до сих пор неравнодушная к «человеческому».

Коты приносят удачу: началось интересное знакомство, и в результате — вот эта книга.

Спустя долгое время я понял, почему Олленгрэн вдруг, и так выразительно, процитировал Пушкина: это был музыкальный ключ к человеку.

И. С.

Домик в Коломне (По устному рассказу полковника В. К. Олленгрэна) [8]

Отец мой, капитан Константин Петрович, умер от скоротечной чахотки в 1872 году, оставив после себя молодую вдову с четырьмя детьми, сто рублей годовой пенсии и собственный маленький домик в Коломне, по Псковской улице, № 28. Матери моей, Александре Петровне, было в то время около тридцати восьми лет, старшему брату Петру — двенадцать и мне, «Вениаминчику» — около пяти.

Не имея в день на пять душ даже полных тридцати копеек, мы начали влачить существование в полном смысле голодное и холодное, хотя и в «собственном» доме. Мать по утрам куда-то и с какими-то узелками бегала — не то в ломбард, не то на толкучку, и тем «люди были живы».