— Вы уж, пожалуйста, извините. Только мне там внутри холодно.
Налетающий порывами октябрьский ветер вовсю забавлялся шарфом Милены.
— Тебе, я вижу, и снаружи не жарко. А мне, милочка, стоять тяжело. А поговорить с тобой надо.
Мама-медведица грузно повернулась. На своих костылях она добралась до сундука и начала на него взгромождаться. Шустро выбежавшая из-за двери мелкорослая горничная в куцей шубейке учтиво подхватила хозяйку за руку; Милена тоже попыталась как-то помочь.
— Вот тут меня и пристроили. Мило, не правда ли? — спросила матрона.
Милена поспешила согласиться. В передней за истекшие месяцы не потеплело ни на градус, а меблировка куда-то исчезла, если не считать сундуков. Матрона попросила чаю, и горничная умчалась выполнять просьбу. На какую-то секунду ее встревоженные глаза встретились с Миленой.
— Вот видишь, что значит ногу ломать, — посетовала пожилая Гэ-Эмка. — Торчу теперь здесь. Как какая-нибудь старая моржиха, что тушей пошевелить не может. Пришлось-таки хлебнуть. Присядь-ка возле меня, милочка, погрейся.
Милена послушалась, и медведиха придвинула ее к себе.
— Так это ты хотела помочь Ролфе с ее пением, да?
Знакомый запах ланолина и такое знакомое, окутывающее тепло.
— Да, мадам, — ответила Милена почтительно.
— Что ж, славно. У Ролфы и душа-то больше ни к чему не лежала, кроме пения. Я б тоже ей помогала, только вот этого места терпеть не могу. Именно не могу, ты понимаешь? Видно, и Ролфа такая же, — она на секунду смолкла. — Что-то случилось, да? Опять она куда-то удрала?
— Ее пробовали излечить, — раскрыла карты Милена.
— От чего? От того, чтоб быть Ролфой, что ли? — Матрона, похоже, сразу поняла, что Милена имеет в виду.
Та в ответ лишь кивнула.
— Что ж, ее отец очень бы тому порадовался. Для него это величайшая из услуг, которую вы, люди, могли бы ему оказать. А мне это не в радость.
— И мне, — прошептала Милена.
— Да уж я, милочка, черт возьми, вижу. Не желаешь виски?
Милена покачала головой.
— Она исчезла. Наверно, снова впала в спячку. Но когда уходила, она была очень голодна.
Бутылка чутко замерла в воздухе. И опять старуха мать поняла сразу: Ролфа в опасности.
— Я-то надеялась, она здесь, — сказала Милена и даже сама уловила, насколько потерянно звучит ее собственный голос.
— Что ж, надо будет отправляться на поиски, — поглядев на Милену, сказала мать Ролфы. — Хотя для этого придется, видимо, созывать всю остальную Семью. Ох они и взбесятся.
— Наверно, да, — внутренне обмирая, тихонько призналась Милена.
Первой сверху спустилась Зои.
— Вы сделали что? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросила она.
— Мы дали ей вирусы. Иначе оказалось нельзя.
— Вы ввели моей сестре ваши мерзкие суслячьи вирусы?
Милена буквально съежилась.
— Это было непреложным условием, чтоб можно было добиться разрешения выступать. Я сожалею. Это было ошибкой. Иначе я никак не смогла бы провести ее в Зверинец.
— Боже, боже мой! — Зои прижала ладонь ко лбу. — Да она ж может теперь шлепнуться навзничь где угодно! — Зои посмотрела на мать. — Нам необходимо будет вызвать собак, мам. — На Милену она обернулась со странной, недоброй улыбкой. — А ты отправишься с нами, — словно пригвоздила она. — И предупреждаю, поездочка будет не из приятных.
Вскоре к обиталищу Медведей с ревом подкатили два огромных фургона, напоминающих пожарные, — в них полно было возбужденно лающих собак. Сверху, держась за загородку, стояли молодые Медведи, сквозь рев моторов крича что-то в сторону здания. Сами моторы были как на параде: хромированные, надраенные как зеркала. Из дома один за другим с какой-то веселой злостью выбегали Медведи, бойко взбираясь на фургоны по металлическим лесенкам. Один из них беспрестанно дудел в охотничий рожок.
«Ну всё, — подумала Милена обреченно, — сейчас начнется».
Зои препроводила ее к фургонам, придерживая сзади за шею.
«Можно ли как-то предупредить Зверинец? Может, сунуть горничной сколько-нибудь денег, пускай быстренько обежит Лондон, предупредит? Хотя куда ей против автомобилей. Не успеешь обернуться, они уже будут там».
Рядом послышалось глухое рычание. Между рельсами загородки на нее не мигая смотрели два голубых глаза: лайка.
— Она знает, что ты Суслик, — с ухмылкой сказал Медведь-подросток, оседлавший рельс.
Милену усадили в кабину, втиснув между массивными медвежьими бедрами. Они большими подушками наваливались на нее, в то время как фургон на всем ходу делал виражи по Лондону, гудя в клаксон и обгоняя неповоротливые подводы, с которых от неожиданности спрыгивали пассажиры-ездоки. Милена не была привычна к скоростной езде; желудок, казалось, бултыхался в разные стороны. Кружилась голова, подташнивало.
— Ио-о-о! — весело орал на ходу шофер.
Внезапно фургон, подпрыгнув колесами на поребрике тротуара, выкатил на территорию сада вдоль набережной.
«Что, уже приехали?» — Милена даже не помнила, как они проскочили через мост. Рядом, скользнув юзом по траве, качнулся на тормозах и замер второй фургон.
Молодые Медведи деловито слезали по боковым лесенкам. Затем наружу выпустили собак — полярных лаек, похожих на облака ненастья: сизоватых, крупных, дымчато-мохнатых. Лаек пристегнули на поводки, которые они тут же упруго натянули, и повели к Зверинцу.
