Детский сад - [3]

Милена Шибуш готовилась к своему выходу, находясь непосредственно в поле зрения детей. Кулис и занавеса здесь не было. Слышно было, как негромко переговариваются между собой зрители: на лестные отзывы рассчитывать не приходилось.

— Опять это, из Новой Истории, — скучающе вздыхала девчушка в переднем ряду. Щеки у нее были пурпурными от солнца, обиженный голосок с сипотцой. На вид года три. — Если уж браться за классику, так хоть ставить по-нормальному.

— Не понимаю, зачем нам все это суют, — вторила ее подружка. Эта была постарше, с претензией на взрослость. — Все уже наизусть известно. А это что за болван, в башмаках на вырост?

Болваном была как раз Милена Шибуш. «Вот соплюхи!» — мысленно выругалась она. Вся эта мелкая поросль въедлива, как комарье. Им же все разжевывают вирусы, мозги напрягать вообще не надо.

«Мне тоже не нравятся эти башмаки, — подумала она. — Но они положены по сценарию».

Милена играла констебля Тупицу.

Вся ее роль состояла из шестнадцати реплик.

«Мне уже шестнадцать лет, — грустно размышляла Милена. — Полжизни уже прожито, а я все долдоню эти шестнадцать реплик в Детских садах».

В Детских садах росли сироты. Сирот было множество. Милена сама была из их числа. Актрисой она стала, чтобы убежать от других сирот и поскорее расстаться с Детсадом. И вот она снова здесь.

Милена оглядела лица своих коллег. Актер, игравший Бирона, сидел с совершенно пустым взором — в гриме, с непременной бородой, выращенной специально для этой роли. Борода актеру полагалась, потому что Бирон носил бороду. Подобное воссоздание образа служило единственной цели: сохранить преемственность традиции. Один культурный слой сменялся другим, но ничего нового при этом так и не рождалось.

«Но ведь всем же скучно, — изнывала Милена, — и актерам и детям. Так зачем, зачем, зачем мы все это вытворяем?»

Свою реплику, одну из шестнадцати, она пробормотала чисто машинально:

— Это уж про меня, с вашего соизволения!

«И кому это надо? Ну вот, теперь хоть переобуться можно».

ДО ДОМА МИЛЕНА ДОБРАЛАСЬ, когда уже почти стемнело. Она неспешно брела по тротуару вдоль Южной набережной, скудно освещенной спиртовыми фонарями. На западе небо еще теплилось дымчато-розоватым закатом.

Сквозь сгущающийся сумрак смутно проступали контуры Национального театра Южной Британии. Старое здание держалось за счет боковых башенок-пристроек и бамбукового каркаса.

Его называли Зверинцем — кто добродушно, а кто и не без намека. Милена официально состояла в театральном сословии, хотя еще ни разу не играла ни на одной из основных площадок Зверинца. Одной из главных достопримечательностей театра было кафе «Зоосад» — круглосуточно функционирующая ресторация. Актерам не полагалось подпитываться солнечными лучами. От них излишне — до багровости — лиловела кожа, что недопустимо для исполнения Шекспира и вообще классики. Актерам надлежало быть светлокожими — чтобы соблюдать историческую достоверность. Им полагалось есть пищу, которой молодому организму частенько не хватало.

В кафе «Зоосад» Милена захаживала, когда чувствовала себя одиноко или когда совсем не хотелось возиться со своей одноконфорочной плиткой-спиртовкой. Своего рода снадобье от душевной хандры. За столиками, непринужденно болтая и похохатывая, сидели посетители: молодые звезды богемы или же дети членов Партии — нарочито невозмутимые, изысканно одетые. Милена, стоя в хвосте медлительной очереди за горячей водой, смотрела на них голодными глазами.

Здесь царила мода на различные исторические типажи, все были на этом буквально повернуты. Особо стильная молодежь носила черное, изображая якобы восставших из гроба знаменитостей. «Вампиры Истории» — так они себя называли. Напичканные вирусами мозги бдительно подсказывали им, как избегать анахронизмов и полностью соответствовать выбранной эпохе. Это напоминало легкое безумие.

Вампиры появлялись только с наступлением темноты, чтобы солнце не могло повредить их изящной бледности. Им тоже надо было есть, и они могли себе позволить блюда под стать своему историческому антуражу. У Милены же достатка хватало лишь на убогих кальмаров-маломерок да холодноватую лапшу из водорослей, с синеватой подливкой. На до краев наполненные вкусной снедью тарелки Вампиров было просто больно смотреть; Милена отводила глаза.

Она заметила Сциллу — знакомую актрису, ее столик сейчас как раз освободился. Сцилла только что распрощалась с несколькими собеседниками, проводив всех бархатным поцелуем в щечку. Сцилла знала всех, даже Милену.

— И кого это мы нынче изображаем? — поинтересовалась Милена, опуская поднос на столешницу.

Сцилла была в черном; на лице, намазанном белилами, контрастно выделялись вампирские тени вокруг глаз.

— Просто себя, — небрежно бросила она. — Ведь это же я встаю из могилы, а не кто-то там.

— Надо же, некоторые для разнообразия уже начинают играть самих себя, — подивилась Милена.

— А что, по крайней мере, типажу это не вредит, — парировала Сцилла. Судя по всему, она стремилась стать Бестией — то есть одной из примадонн Зверинца.

— Знаешь, моя пьеса меня уже достала, — поделилась Милена, с неизменной тщательностью прополаскивая нож и вилку в чашке с горячей водой. — Ты, случайно, не подскажешь, как бы мне исхитриться свой костюм поменять? Эти башмаки меня просто бесят.