Детская книга - [236]

— Но ваш отец вас любит.

— У него молодая жена… моя ровесница. Она ждет ребенка. Они очень счастливы. Или были счастливы, пока я не оступилась. Я разрушила и их счастье, и свое собственное.

— Эти дети родятся и будут жить своей жизнью. Их жизни не разрушены. Но человеческие дети беспомощны. О них надо заботиться, пока они не встанут на ноги. Я говорю банальные вещи. Но такие, о которых вы позабыли.

Флоренция молчала. Габриэль сказал:

— Мне кажется, ваше положение было бы лучше, если бы вы были замужем?

— Я не могу выйти замуж. Мне и с этим теперь надо смириться. Никто не захочет… — Она добавила: — Я была помолвлена. Я отослала кольцо назад.

Молчание Гольдвассера провоцировало на откровенность.

— Я его не любила. Я всегда это знала. Я и его счастье тоже погубила.

— Только если он сам это позволит. Фрау Коломбино, вы вовсе не богиня судьбы, а всего лишь молодая женщина, совершившая одну-две ошибки. Если бы вы были замужем, вы могли бы вернуться с ребенком к себе в Музей…

— Я не знаю, хочу ли вернуться…

— Или построить жизнь где-нибудь еще. Я хотел бы предложить себя… предложить вам себя как подходящего австрийского мужа.

— Но вы…

— Я знаю, это очень странно. Я предлагаю себя, потому что живу на поверхности. Я не захочу жениться так, как женятся люди — по… страсти или по… социальным соображениям. Я больше всего хочу по-прежнему жить легко, на поверхности. Но я буду рад дать вам… свое имя как прикрытие.

Тут с Флоренцией произошло нечто ужасное. Ей явилось видение: Габриэль Гольдвассер, подобный своему тезке-архангелу, шествует по водам Лаго-Маджоре, рассыпая свет с солнечных волос. Она поняла, что ей не следует выходить за него замуж — не потому, что он ее не любит, но потому, что она может полюбить его. А он был со странностями, с секретами, в которые не хотел заглядывать.

— А что бы вы стали делать, — спросила она, повинуясь опасному порыву, — если бы я вышла за вас замуж, а потом полюбила вас?

— Не думаю, что так случится, — ответил он. — Вы слишком умны. Вы знаете, что мы с вами любим друг друга… необычной? необычной любовью, и это все. Это вполне достаточная причина для брака. Я нуждаюсь в том, чтобы вам помочь.

Флоренция зарыдала. Габриэль погладил ее по голове. Ребенок во чреве растопырил лягушачьи пальчики и ножки-палочки, сунул крохотный большой палец в незаконченный призрачный рот и принялся сосать.

Кейн снова приехал в Аскону, и дочь открыла ему план Габриэля.

— Я буду фрау Гольдвассер. Тогда я смогу вернуться домой.

— А что же это даст герру Гольдвассеру? Ему нужны деньги?

— Нет, нет, ему ничего не нужно, именно поэтому я ему доверяю. Он говорит, что ему нужно жить на поверхности. Понимаешь, папа, он как монах, как Дон Кихот.

— Дон Кихот был кем угодно, только не монахом.

— Не сбивай меня. Ты всегда так. Я знаю, что это звучит безумием, но мне кажется, что это возможный выход. Что, по-твоему, будет с ребенком дальше? Я не могу вечно валяться тут на шезлонгах, попивая соки.

— Я думал, что ты захочешь его отдать. Флоренция, только не сердись, не сердись. Я всегда думал, что решение за тобой. Но я думал, что ты решишь именно так.

— Папа, я не смогла бы отдать ребенка, приехать домой и смотреть, как вы с Имогеной нянчите своего. Нет, не смогла бы. А теперь… теперь я могу думать о том, как жить дальше…

Проспер Кейн познакомился с Габриэлем Гольдвассером, и тот ему понравился. Да иначе и быть не могло, хотя военный был подтянут и прям, а австриец — космат и похож на медведя. Проспер гордился умением читать чужие характеры. Перед ним был честный человек, предлагавший решение мучительной проблемы. Фрау Гольдвассер и ее ребенок могли вернуться в Южный Кенсингтон, и Проспер мог о них заботиться. Он занялся организацией. Венчание не могло состояться в католической деревне; Проспер нашел швейцарскую протестантскую церковь в альпийской долине и снял комнаты в гостинице «Белая роза». Свадьбу получилось даже в какой-то степени отпраздновать. В это время у Флоренции гостила Гризельда в компании Чарльза-Карла, Зюскинда и братьев Штерн. Из всех них только Гризельда знала тайну Флоренции: остальные думали, что она лечится от нервного истощения, вызванного чрезмерно усердной учебой в Кембридже. Флоренция была в кремовом льняном костюме — жакет и юбка, — розовой шелковой блузке и льняной шляпе со строгой лентой цвета румянца. Жених был неузнаваем в старомодном фраке и сложно завязанном сером шелковом галстухе. Шафером стал Иоахим, а подружкой невесты — Гризельда. В последний момент оказалось, что нет кольца. Флоренция отдала кольцо матери Габриэлю, а тот Иоахиму, который сделал комплимент элегантности кольца. Невозмутимый пастор обвенчал их. Проспер вручил дочь Габриэлю, который снова надел ей на палец кольцо и поцеловал ее. Гризельда расплакалась. Все приятной компанией пообедали в «Белой розе». Гризельда говорила с Гольдвассером по-немецки. Его описания клиники и психиатров смешили ее, но отчасти и пугали. Что делает Флоренция? Что происходит?

Флоренция сказала, что ничего не происходит. Габриэль решил ей помочь. Теперь она респектабельная замужняя дама.