Детская библиотека. Том 31 - [4]

Драка внизу прекратилась. Куча мала распалась.

Взъерошенные, растрепанные члены третьего звена подняли головы. Оська вылез из кустов.

Я остановил аппарат. Глубокая тишина наступила вокруг, и в этой глубокой тишине семь человек смотрели на меня, а я глядел сверху на них.

— Во! Шпион! — сказал наконец Оська.

Не спуская с меня глаз, Андрей зачем-то обошел вокруг клена. Маска его болталась на шее. У него были раскосые, как у китайца, глаза и под правым глазом темнел синяк, набитый, как видно, еще во вчерашней драке.

— Слезай! — сказал он.

Я пробормотал, что мне незачем слезать, что мне и здесь хорошо.

— Эй, ты! — закричал Оська. — Слезай, когда тебе приказывают! Не слезешь, так мы сами к тебе заберемся. Тогда кувырком полетишь оттуда… Никита, Никита! Давай лезь на дерево! Чего ты боишься, давай лезь!

Пятиклассника Никиту можно было принять за восьмиклассника — такой он был здоровый. Я посмотрел, как он неторопливо поплевывает на ладони, и понял, что мне лучше будет спуститься без его помощи. Сползая со своего клена, я старался думать о том, что многие кинохроникеры часто подвергаются опасности и что я должен радоваться тому, что сейчас со мной произойдет, однако никакой радости так и не почувствовал.

Как только я спустился, вояки окружили меня со всех сторон. Девочки молчали, а мальчишки ухватили меня за ворот, за рукава и стали трясти.

— Ты кто такой?

— Ты что там делал, на дереве?

— Это что за штука у тебя? Говори! Что это за штука?

— Киноаппарат, — ответил я чуть слышно. Никогда я не думал, что это слово на них так подействует. Мальчишки сразу сбавили тон.

— Чего-чего? — переспросил Оська.

— Ну, кинокамера съемочная, — повторил я.

Все притихли и переглянулись. Потом Зинаида пробасила:

— Это как такое «кинокамера»? Чтобы в кино снимать?

— Ага!

— В настоящее кино! — воскликнул Оська. — И работает? Взаправду?

— Работает…

— И ты нас снимал?!

— Снимал. Только я не затем на дерево забрался, чтобы вас снимать. Я хотел пейзаж красивый снять, а тут пришли вы, и…

— И ты нас снял?! В настоящее кино! — еще громче закричал Оська. — И все получится? И все на экране будет видно, как мы деремся, и все такое?

Я кивнул.

— Во! Слышали? — ухмыляясь, сказал Никита.

— О-о-о-о-ой! — пропищала поэтесса и запрыгала на одном месте.

Затем они пристали ко мне:

— Ты когда проявишь пленку?

— Ты нам покажешь, когда проявишь?

— Слушай! Пойдем сейчас к тебе, ладно? Ты будешь проявлять, а мы тебе помогать… И сразу нам покажешь…

Теперь, когда опасность миновала, мне стало очень досадно, что моя киносъемка сорвалась. Я сказал угрюмо:

— А чего ее проявлять! Я вас и снять-то как следует не успел. Три секунды какие-нибудь…

Вояки огорченно притихли, но Оська быстро нашел выход:

— Так давай мы сейчас додеремся, а ты нас сними. Ребята, пошли на старое место! Кто кого бил, так и продолжайте. А ты лезь на дерево, снимай!

Я сказал, что хочу снимать настоящую кинохронику, а не спектакль и что зря тратить пленку ценою в двадцать три рубля я не буду.

— Да ты и снимешь настоящую кинохронику, — сказал Андрей. — Мы взаправду будем драться. Верно, ребята?

— Конечно, взаправду! — подхватил Оська. — Мы так друг другу надаем — ты просто пальчики оближешь. Слушай! Тебе пленки жалко, да? Так мы тебе денег соберем, чтобы ты новую купил! На! Держи пока четыре рубля. Ребята, давайте у кого сколько есть, остальное потом додадим.

Денег при себе больше ни у кого не оказалось, но все дали мне честное пионерское, что сегодня же соберут двадцать три рубля и даже сами купят пленку. Мне, конечно, очень хотелось поработать заряженным аппаратом, а не трещать им вхолостую. Я согласился. Все обрадовались и вернулись на то место, где была куча мала. Только Зинаида не пошла с остальными.

— Зина, чего ты? Иди! — позвала ее Таня. Зинаида насупилась и пробасила:

— Не пойду. И тебе, Таня, не советую. Было бы что другое, а в драке сниматься… Мы, Таня, как-никак девочки все-таки.

— Зина, но ведь это же кино! — сказала поэтесса. — Если бы мы в жизни дрались, тогда другое дело… А ведь это же в кино!

Зинаида наконец согласилась. На клен я больше не полез, а снял потасовку с земли. После съемки мы пошли ко мне и подняли дома такой тарарам, что папа с мамой сбежали к знакомым.

Несколько часов мы проявляли пленку, промывали, отбеливали, засвечивали, снова проявляли и фиксировали. Пока пленка сохла, мальчишки осмотрели мой киноаппарат и прикинули, кто какие детали может достать. Девчонки с Татьяной во главе успели за это время придумать такой киносценарий, что, если бы снять по нему картину, потребовалось бы пленки на несколько тысяч рублей.

Наконец лента просохла. Я занавесил окна и установил проекционный аппарат. Когда я демонстрировал кинокартину, зрители прямо-таки выли от восторга, а я все губы себе от досады искусал. Это была не хроника, а одно недоразумение. Участники потасовки все время смотрели в объектив, улыбались и так нежно касались друг друга кулаками, словно у них были не руки, а водоросли какие-то. Только у Оськи Дробилкина было зверское лицо, и он работал кулаками очень энергично, но бил он ими лишь по воздуху перед собой.