Дети Йеманжи - [12]

Тошнота пропала – как не было. Исчезло головокружение. Горькое отчаяние выпало из сердца, словно булавка. Эва торчком села на постели. Испуганно осмотрелась, словно ожидая увидеть свою боль рядом, в нескольких шагах. Но комната была по-прежнему пуста, жалюзи – опущены. За окном шелестел дождь. А на столе лежал гладкий серо-белый камень, от которого – теперь Эва отчётливо это чувствовала – пахло опасностью, как пролитым бензином на заправочной станции. Казалось, камешек – живое существо, который смотрит на перепуганную девушку так же насторожённо, как и она на него. «Я должна его убить,» – вдруг поняла Эва. Осмотрелась. И сразу сообразила, что самое лучшее орудие для убийства – металлическая статуэтка Огуна, давным-давно подаренная бабушкой. Эва решительно взяла Огуна за голову, замахнулась – и ударила по кошмарному камню тяжёлым основанием статуэтки.

От грохота, казалось, разломился письменный стол. От камешка осталась горстка коричневой пыли: он оказался скатанным из глины. Эва смахнула её на пол – и рассмеялась сквозь слёзы, которые тут же высохли – словно их не было.

Все тяжёлые мысли мгновенно показались дурным сном. Эва вскочила и босиком прошлась по комнате в ритме самбы. Доплясав до стола, привычно вытащила из папки лист акварельной бумаги. Через мгновение её карандаш уже бегал по шероховатой поверхности, и на листе начали появляться черты бабушки – такой, какой дона Энграсия была в молодости, – дочери Йеманжи, красавицы-негритянки, самой обольстительной мастерицы «святых» во всей Баие.

Эва не помнила, когда в последний раз работала с таким увлечением. Карандаш сменили краски, и уже через два часа портрет бабушки в чудесном бело-голубом платье и синем тюрбане был готов. Бабушка улыбалась. Казалось, она вот-вот поднимется и протянет к ней обе руки с широкой улыбкой: «Эвинья, девочка моя!» И Эва, разглядывая портрет, подумала, что, кажется, это – одна из лучших её работ.

За окном всё так же шелестел дождь. Эва подумала, что не худо бы его прекратить хоть на час. Она знала, что сумеет это сделать. Так было всегда: стоило ей вслух подумать о том, что дождь скоро закончится – и он кончался, как по заказу. Маленькой Эва однажды спросила у матери: что бы это значило? Дона Нана пожала плечами:

«Обычное совпадение! Что ты о себе мнишь, хотела бы я знать?»

Эва о себе ничего не мнила. Но «совпадением» время от времени пользовалась – и всегда успешно. Вот и сейчас она подошла к открытому окну, сказала вслух: «Пусть дождь перестанет, пожалуйста!» – и через несколько минут ливень превратился в редкие капли, от которых вздрагивали пёстрые листья кротона под окном, а над площадью встала огромная радуга. Держа в руке свой рисунок, Эва села на влажный подоконник и подставила лицо солнцу, пробившемуся сквозь лёгкие, набежавшие с моря облака. На душе было легко и радостно. Девушка тихо рассмеялась, потянувшись под тёплыми лучами… и нечаянно выпустила из рук портрет бабушки.

Ахнув, Эва свесилась с подоконника – и увидела, что рисунок поймал в полуметре от обширной лужи какой-то парень, сидевший на мотоцикле. Внимательно рассмотрев картинку, он покачал головой – и поднял весёлые, наглые глаза на Эву.

Это был самый обычный чернокожий парень, на вид – ровесник Эвы. В его широкоскулой, большеротой физиономии девушке почудилось что-то неуловимо обезьянье – и отчего-то очень знакомое. Но Эва могла поклясться, что не встречалась с этим парнем никогда. Увидев в окне Эву, он помахал рисунком и рассмеялся, сверкнув белыми, крупными зубами.

– Э, детка, это здорово! Подари его мне, а?

– Во… возьми… если хочешь, – согласилась Эва, понимая, что всё равно, пока она сбежит по лестнице вниз, этого бандита и след простынет. Но почему-то ей даже не было жалко удачного рисунка. В конце концов, всегда можно нарисовать другой! Ещё лучше!

– Что – серьёзно? – Парень недоверчиво поднял брови, ухмыльнулся. – Ну, спасибо!

– Да зачем он тебе?

– Классные сиськи и задница! – со знанием дела сообщил он. – Как у моей бабки, ей-богу! Подарю матери, обрадуется!

И, прежде чем изумлённая Эва успела сказать ещё что-нибудь, парень заржал, взмахнул рисунком как флагом – и с треском сорвал мотоцикл с места.

Когда озадаченная Эва перестала размышлять о случившемся, за окном снова собрались тучи, а в прихожей послышался деловитый стук каблуков. Через мгновение в комнату Эвы вошла мать.

– Эва, ты не спишь? Я вижу, тебе лучше. Отлично, тогда ты в состоянии меня выслушать. – Лицо доны Каррейра было обычным – спокойным, холодноватым. – Я полагаю, что тебе больше нечего делать в студии «Ремедиос». С завтрашнего дня я не плачу за твои уроки рисования. Они ничего тебе не дают, мешают заниматься делом и забивают голову пустяками! Ты и так много времени думаешь о ненужной ерунде, и… В общем, я так решила. Завтра ты пойдёшь на курсы подготовки в университет: это необходимо для твоей будущей карьеры. Уже давно пора начать этим заниматься: ты знаешь, как трудно получить высшее образование. Чтобы стать хорошим юристом, нужно много и тяжело трудиться! Я убеждена, что ты со мной согласишься: ты умная девочка. Можешь выбросить весь этот мусор прямо сейчас – или подожди утра, когда придёт горничная. В любом случае…