Дети войны. Народная книга памяти - [15]

Такой случай. Подъезжает фура, а в это время обстрел, ударной волной фуру переворачивает, хлеб рассыпается по земле… И эти замерзшие люди, оттолкнув меня, расхватывают буханки и сматываются; продавщица ревет: она ведь отвечает. Я пришел домой ни с чем.

В конце каждой недели в 10 вечера все внимание на радио. Объявляют от отдела торговли Ленгорисполкома о нормах выдачи хлеба на следующую неделю. Подпись – Петр Андреевич Андреенко. Он умер уже в глубокой старости в 90-х годах.

Кроме хлебных талонов, были еще талоны А, Б, В. Иногда по ним что-то еще выдавалось. Наверное, уже в январе – феврале я два раза получал по детской карточке по 2 кило канадского шоколада. Это целая глыба в большом бумажном мешке, с молочными прожилками. Как удавалось отгрызать 25 г, да еще без крошек – непонятно.

Еще очень важные наши походы за водой. Я – непременный участник. Два ведра на санки, идем по мосту через Карповку, влево, мимо бани, поворачиваем направо, мимо школы, слева – Иоанновский монастырь, затем штаб МПВО, выходим на Вяземский переулок, и так до Малой Невки. Спуск по ледяным ступеням, берем воду в полынье, а вот взобраться по ступеням обратно и не упасть с ведром – это непросто. Иногда не получалось. И так каждые два дня.

Слева по Вяземскому, после домов, большой сквер, за ним – туберкулезная больница. И почти при каждом походе за водой к скверу подъезжал грузовик, и военные девушки в ватниках, ватных штанах, розовощекие (видно, их подкармливали) вытаскивали из кузова трупы людей – за руки, за ноги и укладывали их как дрова штабелями у обочины. Все трупы одетые, значит, их собирали на улицах.

Мне казалось, что в саду были траншеи, и туда потом складывали трупы для захоронения.

Уже в середине 80-х годов зашел в этот сад, там, где вроде бы должны быть захоронения, – детская площадка, качели, песочница и никакого памятного знака. Написал в «Смену» Татьяне Зазориной, она перед этим опубликовала целую полосу о кирпичном заводе на месте станции метро «Парк Победы», имевшую большой отклик. Зазорина позвонила мне и сказала, что передала письмо в Петроградский райисполком. Мне ответили, что РУВД, РУГБ и похоронный трест утверждают: никаких захоронений там не было. А что же делали с этими штабелями трупов? Когда сказал об этом Клавдии Васильевне Борщук, составлявшей «Мартиролог» по Петроградскому району, она посоветовала найти трех свидетелей. В моем-то инвалидном состоянии!

Но я знаю рассказ одного рабочего Ижорского завода о том, что после снятия блокады массовые захоронения около жилых домов были эксгумированы и останки людей сожжены в печах Ижорского завода. Может, и так. Однако вопрос об этих штабелях остается открытым. Одна старушка в блокадном обществе сказала: «Подумаешь, устроили там промежуточный морг». Но если уж возили на грузовике, оставалось проехать два моста, а там – Серафимовское кладбище.

И еще один неприятный эпизод. Заворачиваем на Вяземский, около школы лежит труп, вроде уже раздетый, руки-ноги раскинуты, весь черный. «Туся, это негр?» – «Нет, просто почернел». Идем через день. Тот же труп, но без ноги. Еще через день – без второй ноги. Жуть! Кто-то говорит: «Может, это крысы?» Какие крысы, мороз градусов 25 или больше.

Бабушка строго дозировала пищу. Мне – чайную ложечку рыбьего жира и специально для меня супчик из крахмала с лавровым листом и перцем, такой жиденький клейстер. Она все боялась, что у меня что-нибудь склеится. Но орава родственников большая, продукты быстро заканчиваются.

Начинают умирать родные. Сначала старики. Первой умерла старшая сестра бабушки, она жила на улице Ленина. Бодрая старушка, много возилась со мной до войны. Дочь ее работала машинисткой в штабе Балтфлота, находилась там на казарменном положении и помочь маме не могла. Но похоронить мать ее отпустили. Потом вторая бабушкина сестра, затем ее муж. Он еще успел прийти 25 декабря поздравить меня с днем рождения и подарить альбом и дней через десять умер. Как-то, видимо по телефону МПВО, дозвонились до отца – фронт-то рядом, и его отпустили похоронить, он отвез умерших на санках на Серафимовское кладбище.

25 декабря было объявлено, что увеличивается норма хлеба, сначала до 150 граммов, а потом постепенно до 200 граммов. Как-то Виктор Иванович Демидов, выступая по радио, сказал, что решение было принято, но выполнить его не смогли. Не знаю, как в других районах, но в свой день рождения я получил уже повышенную норму. Может, Петроградский в каком-то смысле привилегированный район, ведь здесь жили семьи руководителей обороны города, во всяком случае были их квартиры.

При обстреле бабушка заводила меня в ванную комнату, как будто это могло помочь.

25 декабря к нам пришел муж еще одной бабушкиной сестры, находившейся в эвакуации, Николай Александрович Кусевицкий, родной брат знаменитого музыканта Сергея Кусевицкого. Он подарил мне альбом 1812 года, который ему когда-то подарили на свадьбу. Я храню его до сих пор. Там репродукции картин, посвященных войне.

А в середине января 1942 года дядя Коля умер. Его жена и две дочери эвакуировались с одним из зятьев, начальником цеха авиазавода, еще во время боев на Лужском рубеже. Дядя Коля, музыкант, остался при своем рояле с другим зятем, рабочим ТЭЦ, одной из двух, работавших в городе. Тогда, летом, считалось, что враг к Ленинграду не пройдет. Так вот этот второй зять от голода так озверел, что не давал дяде Коле даже его хлебную норму. Дядя пришел к нам, плача, он не был старым, не знаю, дожил ли до шестидесяти лет. Бабушка покормила его таким же крахмальным супчиком, как меня, и рыбьего жира дала.