Дети Ванюшина - [2]

Константин. Встали уж? Удивляюсь, что за охота так рано вставать? У нас во всем доме не найдешь спичек!

Ванюшин. Бока пролежишь, если будешь по-твоему вставать.

Константин уходит наверх за спичками.

Буди ты его. Спит до обеда, позднее всех выходит в магазин; стыдно, как по улице идет... Все замечают.

Арина Ивановна. Читает он долго; часа в три-четыре ложится. Как глаза-то только видят.

Ванюшин. Смотрит он в книгу, да видит фигу. Ума-то не много. Не того я ждал от него -- серьезный был мальчишка, а дельца в нем сейчас не видно. Не помощник он...

Арина Ивановна. На тебя не угодишь; и тот не хорош и этот... а другим хорош... Вон, говорят, барышня Распопова -- спит и видит за него замуж выйти.

Ванюшин. А сколько за ней?

Арина Ивановна. Шестьдесят тысяч, Прасковья глухая сказывала.

Ванюшин. Чай, врет твоя глухая.

Арина Ивановна. Ну вот, зачем ей врать! У самой-то Распопихи Прасковьюшка первый человек, каждый день бывает.

Ванюшин. Узнай про это лучше.

Константин и за ним Акулина спускаются с лестницы; Акулина берет самовар с лежанки и уходит в сени; Арина Ивановна -- в спальню.

Константин. Вы, папаша, видели кассовую книгу? Я вчера в гостиной на столе оставил, думал -- увидите.

Ванюшин. В руки не мог отдать? Забрался с девяти часов в свою комнату, не выходил...

Константин. Предоставьте мне свободу распоряжаться самим собой хоть в мелочах -- про серьезное я уж не говорю,-- спать, гулять и есть, когда я хочу.

Ванюшин. Порядку в доме не будет.

Константин. Ах оставьте это! Подсчитайте лучше книгу.

Ванюшин. А ты что сам-то не подсчитываешь? Смотри, зачитаешься -- в кармане не досчитаешься.

Константин. Будет вам! Вечно одно и то же... В этом месяце торговали лучше сравнительно с прошлым годом, наверно не знаю на сколько.

Ванюшин. Правда ли?

Константин. С одной фабрики Спиридонова получили тысячу шестьсот рублей по счету. Подсчитайте, это очень интересно.

Ванюшин. Если так, корабля ли надо! Где книга-то, ты говоришь? (Обрадованный сообщением сына, уходит через переднюю в гостиную.)

Константин (подходит к двери своей комнаты и шепчет). Тсс... Лена!.. Живо...

Выбегает девушка лет восемнадцати, в юбке, в ночной кофточке, с распущенными волосами и вбегает на лестницу. У нее круглое лицо, вздернутый расплывшийся носик, пухлые губы и узкие, хитрые глаза. Говоря, она немного шепелявит и жеманится.

Лена (стоя на лестнице). Смотри вечером будь дома!

Дверь спальни отворяется.

Тетя...

Константин скрывается в своей комнате. Входит Арина Ивановна.

Лена. А я, тетя, к вам. Нет ли у вас капель? Всю ночь не спала, живот болел.

Арина Ивановна. Не знаю, Леночка, есть ли. (Отворяет буфет и ищет капли.) Вот какой-то пузырек.

Лена (берет пузырек и читает надпись на нем). Это гофманские.

Арина Ивановна. Ну их и прими -- помогают. А вот Акулина подаст самовар, я бутылку с горячей водой пришлю к тебе наверх. Положи на живот: согреется -- пройдет.

Лена. Спасибо, тетя. (Целует ее и уходит наверх.)

Арина Ивановна достает из буфета скатерть и посуду, приготовляет стол. Спустя некоторое время входит Акулина с кипящим самоваром.

Арина Ивановна. Достань-ка бутылку с буфета. У Леночки живот болит. (Заваривает чай.)

Акулина встает на лежанку и с большим трудом, привстав на цыпочки, достает бутылку.

Когда Алешенька пришел?

Акулина. Утром, недавно.

Арина Ивановна. Не пьяный?

Акулина. Кажется, навеселе.

Арина Ивановна (наливает в бутылку воды). На вот, отнеси. Скажи, чтоб полотенцем обернула, да и приложила.

Акулина идет. Входит Ванюшин.

Ванюшин. Что это за бутылка?

Арина Ивановна. У Леночки живот болит.

Ванюшин. Ест много дарового хлеба. Отправить к сестре надо.

Акулина уходит. Ванюшин, погруженный в свои мысли, садится за стол пить чай и говорит как бы про себя.

Ванюшин. Вот балбес-то!

Арина Ивановна. Кого это ты ругаешь?

Ванюшин. Сынка старшего.

Арина Ивановна. За что?

Ванюшин. Не выйдет из него проку... ничего не знает, ничем не интересуется. "Лучше торговали"! Все бы так лучше -- с сумой пойдешь.

Арина Ивановна. Да полно тебе сокрушаться! Болезнь ведь от этого бывает.

Ванюшин (продолжает думать вслух; глаза его наполняются слезами, но не теряют обыкновенного своего выражения -- суровости). Тридцать лет ждал сына. Вырос, и... Детки! Что им отец? Учились, да ничему, кроме фу-ты да ну-ты, не выучились. Учить-то не стоило...

Арина Ивановна. Говорила я тебе...

Ванюшин. Ступай, старуха, молись.

Арина Ивановна. А ты и лба по утрам не перекрестишь! Только торговля на уме-то... Бога забыл...

Ванюшин. А кормить-то вас кто будет?

Арина Ивановна. Бог прежде всего; без его и дела плохи.

Сверху сходит экономка Авдотья, бывшая няня младших детей Ванюшина. Она толстая, здоровая женщина, не старая, забравшая все домашнее хозяйство в свои руки. Слабовольная Арина Ивановна под ее опекой и влиянием.

Ванюшин. Долго спишь, экономка.

Авдотья. Спится, так что не спать! (Вынимает из буфета ключи от кладовой.) Что выдавать-то?

Ванюшин. Поросята там есть.

Авдотья. Четыре осталось.

Ванюшин. Ведь я двадцать штук купил?

Авдотья. Молодцам три раза жарили.

Ванюшин. Поросятами их не накормишь. Жирно будет.

Авдотья. Сами сказали, чтобы жарить им.

Ванюшин. Один раз сказал, а не три.