Дети Третьего рейха - [203]

Ответ Бормана от 26.07.1944 г.:

«Слава богу, ее не было в штабе. Если бы она там находилась, то ей бы пришел конец: лопнули бы барабанные перепонки. Считается, что фюрер уже никогда не будет слышать правым ухом ».¹⁵¹

Ольбрихт, составивший план «Валькирия» и подредактировавший его с тем, чтобы заговорщики могли взять власть, был расстрелян вместе со Штауффенбергом и некоторыми другими мятежниками 20 июля 1944 года. Остальным заговорщикам повезло меньше: в ходе расследования дела всех сомнительных личностей подвергали мучительным пыткам и убивали. «…Нас пригласили на просмотр заснятой на кинопленку казни заговорщиков. Я знал, что не смогу спокойно смотреть на экран, и поспешил под предлогом чрезмерной загруженности делами отказаться от приглашения»¹⁵².

Уже вечером 20 июля 1944 года, сразу после покушения, состоялась встреча Гитлера и Муссолини, на которой фюрер рассказывал дуче обстоятельства случившегося: «Я стоял здесь, у этого стола… Бомба взорвалась прямо у меня под ногами… Очевидно, что со мной ничего не может произойти, и мое предназначение, несомненно, в том, чтобы идти избранным путем и довести свою миссию до завершения… Происшедшее сегодня – это кульминация! Избежав смерти… я более чем когда-либо убежден, что великому делу, которому я служу, не страшны никакие опасности и что всё придет к счастливому концу»¹⁵³.

Манфред Роммель:

«Не представляю я ощущения Штауффенберга, который думал, что покончил с Гитлером, – и вдруг выясняется, что покушение не удалось. Что Гитлер жив. Штауффенберга, конечно, расстреляли сразу же. И могу сказать, что ему сильно повезло, что Гитлер не заполучил его в свои руки. Но своей кровью Штауффенберг заплатил высокую цену. Было много и другой крови. Начались страшные расследования, аресты, военно-полевые суды, убийства – в связях с заговорщиками подозревали всех. И в том числе подозрение пало и на моего отца…»

Бертольд фон Штауффенберг:

«Если бы я сейчас смог увидеть моего отца, то поблагодарил бы его за то, что он совершил. Я убежден, что без этого покушения на Гитлера не было бы сегодняшней Германии, которой я горжусь. И я не думаю, что заговорщики до конца верили в то, что их покушение удастся. Моя мать знала о готовящемся покушении, но она не знала, что его совершит отец. И очевидно, что заговорщики не были уверены в успешном исходе покушения, иначе отец бы не предупреждал маму, как вести себя на допросах… Поэтому, вероятно, обсуждались альтернативные планы, в том числе отец объяснил матери, чтобы она вела себя так, как будто ничего не знала, не интересовалась политикой, была простой домохозяйкой и занималась исключительно детьми. Она действительно ничего не рассказала на допросах, как он и наказывал…»

Мы еще вернемся к судьбе жены Клауса фон Штауффенберга графини Нины, а также Бертольда и остальных четверых детей полковника. Для многих этот заговор стал концом и карьеры, и жизни. Для Эрвина Роммеля, находившегося между жизнью и смертью, 20 июля ознаменовало начало конца.

Сын Эрвина Роммеля Манфред сидел в кресле – на бледном лбу его выступили капельки пота. В доме, разогретом беспощадным солнцем, становилось всё жарче, но Манфред уверял, что он должен рассказать о последнем дне жизни отца, свидетелем которого был сам, чего бы это ему ни стоило.

«Мой отец ожидал, что его ликвидируют. Но он не был уверен в том, что Гитлер отважится и осмелится публично его отдать под суд. Ведь высказывания моего отца о том, что война проиграна, фюрера раздражали, и он не мог допустить, чтобы на суде отец, большой авторитет среди военных и гражданских, произнес это вслух. После того как мой отец был тяжело ранен, он сначала долгое время провел в госпитале, а потом, когда почувствовал себя лучше и опасность миновала, отправился домой в Херлинген…

Это было теплое осеннее утро 14 октября 1944 года. Я рад, что судьба распорядилась так, что в этот день мне, служившему в ВВС в Ульме (мне было 15 лет), очень близко от дома, дали увольнительную. Мать что-то делала на кухне, а отец, который полностью ослеп на левый глаз, но уже мог самостоятельно ходить, беседовал со мной и своим адъютантом Германом Альдингером.

Кстати, когда я бывал дома, я всегда ему читал. Мама ему тоже читала газеты, из которых отец уже знал, что многие военные, с которыми он был хорошо знаком, замучены и повешены на струнах рояля, перекинутых через крюки для подвешивания мясных туш… Страшно это было… Волна жутких смертей прокатилась по Германии – и всё из-за заговора против фюрера 20 июля 1944 года. Отцу было очевидно, что его тоже ожидает печальный финал. Он не знал лишь, как и когда. Я помню, что отцу из Берлина звонил Кейтель, – кажется, это было в первых числах октября. Кейтель приглашал отца в Берлин, говорил, что, мол, важно будет обсудить его дальнейшую службу и еще какую-то чушь. Отец ответил: “Я тяжело ранен, вы забыли?” Мне он сказал: “Если я поеду в Берлин – попрощайтесь со мной навсегда…” Отец знал, что за ним постоянно наблюдают, и не выходил на улицу без оружия. Знал он, что арестовали начальника его штаба генерала Шпейделя…

Итак, сидим мы 14 октября с отцом и Альдингером. Вдруг – телефонный звонок. Это были соседи. Они сказали: “Военные перекрывают все дороги вокруг, вы должны об этом знать”. Отец сказал: “Ясно, к нам гости”.