Дети Третьего рейха - [14]

В общем, Геринг ждал долго и, наконец, решился. Когда Гитлер узнал о дядиных посягательствах на власть на жалких руинах, что когда-то были Германией, то незамедлительно объявил Германа предателем. И если бы вы, русские, не пришли, то дядю просто-напросто расстреляли бы, потому что он уже содержался под арестом. Гитлер, сумасшедший придурок, не осознавал, что это была отчаянная попытка Геринга изменить то, что они оба сотворили. Фюрер посчитал, что его соратник просто захотел власти, – ну не на пепелище же! Очевидно, что дядя Герман просто хотел исправить ситуацию и спасти то, что можно было спасти! По крайней мере именно эту версию я слышала от своей семьи.

В голосе Элизабет я слышу искреннее сожаление. Она абсолютно уверена: стань дядя во главе рейха, всё было бы замечательно. Но пока она не утянула меня за собой в рассуждения о внешней и внутренней политике рейха, спрашиваю: так что же сталось с Альбертом, ее отцом? Неужели он действительно спасал людей? В такое, согласитесь, поверить трудно. Элизабет вдруг подпрыгивает и хлопает в ладоши, как ребенок, – она, кажется, уже знает, что ответить на мой вопрос (в эту секунду она очень похожа на Германа – с такой же подвижной мимикой и неуемной энергией, с таким же блеском в глазах и абсолютной увлеченностью предметом нашей беседы):

– А вы знаете, какой у меня знаменитый крестный? Ох, надо мне было с этого начать! Я ведь очень-очень горжусь своим крёстным отцом! Он – мировая знаменитость! Он великий композитор – Франц Легар. (Элизабет вдруг начинает громко насвистывать какую-то знакомую мелодию – ну точно, это же оперетта «Веселая вдова»!) Мой отец во время войны спас жену Легара Софи, еврейку. И в 1944 году великий композитор стал моим крестным, представьте себе. Я как человек, выросший в музыкальной семье (мой отец Альберт Геринг играл аж на нескольких музыкальных инструментах, а мама в юности пела в опере в Праге), невероятно счастлива иметь такого крестного!

С этим связана еще одна любопытная история. Когда отца арестовали в 1945-м и допрашивали, ему никто не верил: над ним потешались, издевались, дразнили. Поначалу просто не было свидетелей, способных подтвердить, что он действительно спасал людей от нацистского режима. И вдруг – это просто невероятно – каким-то чудом племянник Софи Легар, офицер Виктор Паркер, тоже еврей, эмигрировавший в свое время в США и служивший там в армии, оказался в Германии, в Нюрнберге, рядом с местом, где допрашивали отца. Наверное, кто-то сказал ему: «Знаешь, есть некто Альберт Геринг, который утверждает, что спасал людей. В их числе – и жена композитора Франца Легара». На что Паркер ответил: «Так и было! Софи – моя тетка!» И он дал первые показания в пользу моего отца.

– Итак, после ареста Германа Геринга доставили в Нюрнберг для проведения процесса. Более того, в Нюрнберге оказался и ваш отец, крепко «завязнув» в отчаянных попытках спасти главного нацистского преступника, своего брата…

Элизабет кивает: да, они оба были в Нюрнберге во время самого крупного военного трибунала в истории.

– Госпожа Геринг, вы когда-нибудь думали о том, как могла произойти встреча братьев в тюрьме? Представляли себе?

– Не знаю, – напрягается Элизабет, пуская рябь морщин по лицу и поджимая уголки губ, – наверное… наверное, они обнялись. Бросились бы друг к другу в объятия, если бы не было охраны и кучи прочих условностей… Потому что, я знаю от мамы, они очень любили друг друга. И Герман всегда оставался для Альберта дорогим старшим братом. А у дяди привычка спасать Альберта вообще срабатывала как рефлекс – с детства.

– Госпожа Геринг, кое-что не сходится, – начинаю я, извлекая заготовку (листок бумаги с напечатанным загодя текстом). – В книге тюремного психиатра Леона Голденсона, который встречался с главными обвиняемыми во время Нюрнбергского процесса, есть записи бесед с вашим дядей. Вот что сам Геринг говорил о своем брате Альберте Геринге в марте 1946 года, за несколько месяцев до своей смерти: «Он никогда не был членом партии… жил в Австрии и был противником партии до 1938 года. Потом я назначил его иностранным директором заводов “Шкода” в Праге. Это было до оккупации Чехословакии… он всегда был моим антиподом. Его не интересовала политика или война, а меня – как раз наоборот. Он был тихий, а я любил толпу и компанию. Он был меланхоликом и пессимистом, а я оптимист. Он неплохой человек – Альберт… Этот мой брат, Альберт, счастливо женат. Он всегда выглядел на десять лет старше меня. Возможно, потому, что всё воспринимает слишком серьезно».

Я зачитываю эти строки Элизабет. Она слушает, но временами пытается меня перебить. Несколько раз кивает и даже делает печальную гримаску на фразе «счастливо женат», в очередной раз перебивая меня репликой:

– О да, я потом расскажу об этом отдельно – о том, чем закончился счастливый брак моих родителей. Так что у тебя там еще?

– А еще, – добавляю я, – Геринг говорит психиатру: «Я думаю о своем брате Альберте. Вы просили рассказать меня о моем родном брате, а я едва ли могу что-то о нем рассказать. Это странно, но так типично. Мне сейчас подумалось: почему мы были чужими?» – Поглядываю на Элизабет – она улыбается. – И тут автор, Голденсон, добавляет от себя: «Казалось, что Геринг, перечисляя различия между собой и младшим братом, оправдывается».