Дети Спящего Ворона - [87]

Она должна была разгневаться, это же так очевидно и предсказуемо! А она вдруг сказала:

— Хорошо, — и встала с кровати.

Что паршивка задумала?

А паршивка и впрямь начала танцевать! Полуобнаженная, она изгибала спину, сплетала руки и пела на своем языке что-то печально-красивое.

В чем подвох? — спросил он себя и, не выдержав, повторил вслух:

— В чем подвох?

Не прекращая танцевать, Данеска ответила:

— Ни в чем. Ты же все равно будешь брать меня, когда захочешь. Так хотя бы… — она засмеялась. — Хотя бы восхищайся! Я лучше твоих шлюх.

— Я… восхищаюсь, — пробормотал Ашезир, едва веря своим ушам. — И да, ты лучше. Подойди… ко мне.

Она подошла и, как ни странно, осталась в его постели до утра.

Та восхитительная ночь с собственной женой оказалась первой и, наверное, последней. Всю следующую неделю Данеска хмурилась и не отвечала на ласки Ашезира. Кажется, они были ей неприятны. Он спросил, отчего такая перемена, а она ответила, что перемены нет, просто в ту ночь выпила слишком много вина, к тому же ее любовь снова ее предала.

Пропади пропадом эта дурная степнячка! Единственное и главное, что от нее требуется, чтобы скорее понесла. Изгоняющие отвары Данеска перестала принимать несколько дней назад, когда у нее начались лунные дни. Значит, теперь нужно являться к ней почти каждый день и терпеть ее кислую физиономию. Даже не верится, что та, танцующая и вожделенная, и эта, хмурая и вялая — одно лицо.

— Мой принц! — в покои заглянул стражник, и Ашезир очнулся от мыслей. — Тебя желает видеть божественный. Принцесса уже у него.

— Спасибо. Тотчас же к нему отправлюсь.

Интересно, что на этот раз? Совет был вчера, после него отец уже наградил парой-тройкой пощечин. А сегодня в чем дело? И зачем родителю Данеска?

Ладно, чем быстрее придет к нему, тем скорее узнает.

В покоях отца-императора жена явно чувствовала себя неуютно. Стояла, втянув голову в плечи, а на Ашезира глянула с такой надеждой, будто видела в нем спасителя. Эх, знала бы она…

— Божественный, — Ашезир поклонился. — Ты желал меня видеть?

— Да! — отец шагнул к нему. — Ответь: кто из вас двоих немощен? Почему она до сих пор не брюхатая? — он ткнул в Данеску пальцем.

Ну не объяснять же, что заставил жену на всякий случай пить изгоняющее зелье. Данеска, судя по всему, тоже об этом не сказала, иначе отец не задавал бы вопросы, а сразу встретил кулаками.

— Божественный, еще мало времени прошло, а принцесса долго находилась в гибельном сне. Но я уверен, что скоро боги сменят гнев на…

Император договорить не позволил.

— Мне нужен внук! — рявкнул он и шлепнул его по лицу. — Чем скорее, тем лучше. Может, ты до сих пор не обрюхатил жену, потому что только со шлюхами развлекаешься?!

Отец сжал кулак и отвел руку: сейчас двинет или под ребра, или…

— Божественный! — крикнула Данеска и подбежала к императору. — Он не виноват, не надо его бить!

Что такое? Она бросилась защищать Ашезира?! Вот чудеса!

— А кто виноват? — император повернулся к Данеске. — Может, ты? Я уже и не рад, что женил на тебе сына! От тебя же одни неприятности. Сначала ты, дура, яд не распознала и чуть не подохла, теперь понести не можешь! Я уж не говорю о том, что наверняка все доносишь либо своему братцу, либо папочке!

— Ничего я не доношу! Не надо так говорить!

— Не надо указывать, что мне говорить, а что нет! — рявкнул отец.

Свистнул воздух, раздалась хлесткая пощечина, Данеска отлетела к окну, едва не упав, и теперь прижимала к носу ладонь. Между пальцев сочилась кровь, но этого императору, видать, было мало. Он получил в свое распоряжение еще одну жертву, на которую можно излить злость, и спешил этим воспользоваться.

— Раз муж не научил тебя повиноваться и не перечить, — прошипел он, надвигаясь на Данеску, — так я научу!

— Не трогай ее, сукин сын! — крикнул Ашезир ему в спину.

Что ж, он верно рассчитал: император отвернулся от невестки и его гнев выплеснулся на сына. Ну да Ашезиру не привыкать…

— Что ты сказал, щенок?! Как меня назвал? Да я на тебе живого места не оставлю! На колени, падаль!

Оплеуха, еще одна, потом удар по животу такой силы, что Ашезир согнулся пополам. Разогнувшись же, повторил:

— Не трогай мою жену.

Отец снова ударил, но Ашезир впервые не почувствовал боли. Он вообще ничего не чувствовал, кроме холодной ненависти, вот-вот готовой вылиться в сжигающую ярость.

Он так долго терпел… Может, потому и терпел, что отец не бил его при других… А теперь ударил при женщине! Более того, ударил саму женщину. Его, Ашезира, женщину!

В глазах все поплыло, задрожало. От еле сдерживаемой злости руки тряслись, ноги тряслись, в голове не осталось ни единой мысли…

Император размахнулся снова… но удара почему-то не последовало… или Ашезир лишился сознания… Перед взглядом вращались пятна, становясь то темнее, то светлее, в голове гудело, воздуха не хватало, а правой руке почему-то стало жарко и как-то… мокро.

Проползли или пролетели мгновения, черный туман рассеялся, а разум наконец прояснился — Ашезир еще успел увидеть изумление на лице императора, а потом ненавистные глаза подернулись мутью и остекленели. Кинжал стал тяжелым.

Кинжал?

Ашезир опустил голову: на кисть лилась кровь, клинок по рукоять ушел в живот отца. Да как же это? В голове не укладывается, остается лишь тупо смотреть и медленно, слишком медленно осознавать…