Дети солнца - [10]

— У него что, были неприятности по службе?

Лёля пожала плечами. Откуда она знает! Он ей почти ничего не рассказывал. Но в последнее время нервничал, психовал, уставал сильно, поэтому и в отпуск так рвался, прямо дождаться не мог, так хотел расслабиться, отдохнуть от всего, от всех…

— А вы вечером одни в номере были или к вам кто‑то заходил?

Лёля наморщила лоб, изо всех сил стараясь сообразить, был ли тут кто‑нибудь ещё. А ведь был, она только теперь вспомнила. Саша сказал, что этот человек из их управления и тоже отдыхает здесь, только в другом корпусе. Они уезжают завтра, то есть, получается, сегодня. Но он ушёл, когда ещё светло было, да, часов в семь, перед ужином…

— А они пили?

Выпили, конечно, он принёс с собой, этот парень, и она с ними выпила, но немного, совсем немного, Саша сказал: давайте за начало нашего отпуска и чтобы, пока мы здесь, погода не портилась.

— Ты точно помнишь, что этот человек ушёл ещё засветло? И больше не возвращался? Кстати, а почему у вас дверь ночью не заперта была изнутри?

— Разве?

— Ну да, к вам же вошли свободно – милиционер и кто там ещё.

Лёля пожала плечами. Должно быть, они с Сашей просто забыли запереть.

— А вы, когда остались одни, — вкрадчивым голосом спросила я, — ещё немного выпили, да?

Выпили? Лёля задумалась. Нет, кажется, больше нет, хотя… может быть, ещё только по одной.

(Ага, по одной… А две бутылки в ванной?)

— Но вы не ссорились случайно? Знаешь, как бывает: слово за слово. Не помнишь?

Лёля покачала головой. Нет, они не ссорились, с чего бы им ссориться, они так ждали этого отпуска, так радовались, что будут вместе целых двадцать дней. В Москве же как? Рано ушёл, поздно пришёл, потом эти командировки, она так их боялась…

Тут она опять залилась слезами, так что пришлось мне на время отступить. Я уже не рада была, что затеяла весь этот разговор, стало так жалко её, бедную, напуганную, плохо соображающую, накапала ей капель в чайную чашку, уложила и укрыла одеялом.

— Ты поспи немного, а я посижу с тобой.

Но уснуть не дали. Пришли какие‑то люди, сказали, что Сашины сослуживцы, спросили, не надо ли чем помочь, и среди них мелькнул, как показалось Лёле, тот, что вчера был (значит, не уехал ещё). Он смотрел на Лёлю молча, удивлённо, во все глаза, как будто хотел о чём‑то спросить, но не спросил, потоптался и ушёл.

— Что ж ты мне не сказала, что это тот? Я бы с ним поговорила.

— Он тут ни при чём.

— Ладно, попробуй уснуть.

Она натянула одеяло на голову и затихла.

Я вышла на балкон. Отсюда хорошо было видно море, и в другое время я бы с удовольствием им полюбовалась (из окон моего дома видны только горы). Но сейчас лишь мельком взглянула на слепящую водную гладь и занялась разглядыванием обстановки на самом балконе. Слева от выхода, у стены стояла раскладушка со смятой постелью, на полу под ней – пепельница с одним окурком и мужские тапочки. Вдоль перил, на их же уровне, не выше, натянута тонкая верёвка для сушки купальников, не сразу заметная.

Во мне вдруг проснулся азарт мелкого сыщика. Взгляд мой упёрся в раскладушку. Всё дело в ней, конечно. Не окажись здесь эта чёртова раскладушка, ничего бы не случилось, потому что тогда Саша лёг бы спать в комнате, на нормальной кровати и даже, если встал бы ночью покурить… Стоп. Встал покурить. И что? Сел верхом на перила? Зачем? Во–первых, неудобно, а во–вторых, где же в таком случае сигарета, где окурок? Внизу, на клумбе его нет, это я от мужиков знаю, осматривавших место происшествия. Но вот же он, лежит себе спокойно в пепельнице под раскладушкой, значит, курил Саша лёжа (для этого‑то удовольствия – курить лёжа – он и запросил себе раскладушку на балкон) и докурил до конца, загасил. Тогда зачем же он вставал? Или он вообще не ложился? Нет, судя по окурку в пепельнице, ложился, иначе, если бы стоя курил, выбросил бы окурок на клумбу, так все мужики делают. Значит, они с Лёлей выпили, он покурил, и они легли спать, она – в комнате, он – на раскладушке. Нет, не так. Мужики внизу сказали, что когда ночью вошли сюда, Лёля спала здесь, на балконе. Ерунда какая‑то получается. Две кровати в комнате стоят пустые, а они вдвоём на раскладушке? Она не должна была здесь укладываться. Да, ну и что? Не должна, а захотела лечь с ним и легла, ничего особенного, вряд ли он возражал, они оба маленькие, худенькие, вполне могли поместиться. Значит, они легли на раскладушку вместе, или сначала он лёг, покурил, а потом она к нему пришла и тоже прилегла. И что дальше?

— Лёля, — сказала я, заглядывая в комнату. – Ты где обычно спишь, у стенки или с краю?

Лёля лежала и смотрела в потолок.

— Он у стенки, а я с краю.

Я так и думала.

— А этой ночью ты где спала, на балконе или в комнате?

Зачем я спрашиваю, ведь знаю уже, что на балконе.

— В комнате, — сказала Лёля. – На этой кровати.

Бедная Лёля, совсем ничего не помнит.

— А дома вы на чём спите?

— На диван–кровати, — сказала она и всхлипнула.

— А вот скажи, когда Саша дома ночью вставал, он как… перелезал через тебя или, знаешь, как некоторые делают: встал на ноги и — тюх, тюх по постели, а в торце дивана сошёл на пол, нет?

Лёля пожала плечами.