Дети Снеговика - [114]

Я вспоминаю Сидровое озеро, вспоминаю день моего отъезда из Детройта, и меня вдруг осеняет, что все неслучившееся можно рассматривать как своего рода триумф. Горький триумф. Через несколько дней после нашего отъезда установилась теплая погода, и уже насовсем. А когда в ноябре снова повалил снег, монстр с ним не вернулся. К весне 1978 года – как писала матери Энджи Маклин, – когда зима прошла без «гремлинов», без необъяснимых похищений детей и призрачных убийств, все решили, что Снеговик либо попался на чем-то другом, либо сбежал, поняв, что петля затягивается, либо покончил с собой.

А может, думал я, помнится, лежа на моей старой кровати в нашем новом доме в Лексингтоне, пока отец в гостиной тихо слушал музыку из своих хрипатых колонок, а мать читала, сидя на качелях за окном, – может, он встретил Терезу Дорети, и она его изменила. Не излечила – эта мысль не была для меня утешительной, – но каким-то образом запутала. Парализовала его. Остановила. Это казалось вполне вероятным: ведь с тех пор никто – по крайней мере, из моих знакомых – его больше не видел. В те времена, когда воображение было еще гораздо сильнее памяти, мне, да и всем нам, казалось, что для Терезы нет ничего невозможного.

Детство становится мифом для каждого, кто его переживает. Детство – это не просто некое место, куда нельзя вернуться. Это лихорадочный сон, населенный вполне реальными монстрами, которых мы даже не в состоянии вспомнить, но которые в нас живут. А когда лихорадка прекращается, мы остаемся с горсткой людей, чье значение в нашей жизни отнюдь не пропорционально нашей любви к ним.

Притормозив у мотеля, Спенсер выключает мотор и поворачивается ко мне. В кои-то веки он, кажется, не знает, что сказать.

– Береги себя, – рокочет он наконец.

– Ты тоже. И береги нашу девочку.

– Само собой.

– Звонить будешь?

Некоторое время Спенсер молча смотрит на меня. Потом на снег.

– Возможно. Если дашь повод.

Он не улыбается, но продолжает смотреть на меня, пока я выбираюсь из машины, пока стою на краю тротуара – под снегом, в свете угасающего дня. Снежинки кляксами лепятся на ветровое стекло, медленно закрывая лицо Спенсера.

Я захлопываю дверцу, и он без лишних слов трогается с места, оставив меня в режиме висения вслушиваться в шумы родного города, приложив его к уху, словно морскую раковину. Снег еще идет, а Снеговика все нет, и дети, которых он забрал к себе, никогда уже не восстанут из своих «опухолей земли». Я не испытываю наслаждения оттого, что принадлежу к числу его детей, но нас ведь так много: Джеймс Роуэн, Джейн-Анна Гиш, Кортни Грив, Эми Арделл, Эдвард Фальк, Питер Слоткин, близнецы Кори, Джеймс Море, Тереза Дорети, Спенсер Франклин, я. Некоторые из нас даже не умерли и всё рыщут по озерным берегам, по сумеречным задним дворам. Мы окружены границами, возведенными своими же руками. Мы живем в сообществах, границы которых – а нас приучили их признавать – замыкаются на наших телах, чьи границы навязываются нам с самого рождения. И вот в один прекрасный день эти границы разрываются горящими в траве «желтыми жилетами», и нас начинает преследовать непонятное жужжание, исходящее из невидимого сердца мира.

Благодарности

Воссоздавая и переосмысляя реальные события, формирующие канву романа «Дети Снеговика», я намеренно использовал в большей степени воспоминания, чем исследования. Однако две работы обеспечили важный фактический материал для его каркаса. Книга Томми Макинтайра «Волк в овечьей шкуре. Поиски детоубийцы» помогла мне прояснить для самого себя границы между не вполне точными детскими воспоминаниями, фантазиями и фактами, касающимися детоубийцы, орудовавшего в Окленд-каунти, которые я затемнял, когда того требовало повествование. Собрание эссе о Детройте «Ночь дьявола» Зеева Хейфеца послужило источником исторических сведений, а также помогло проникнуть в истоки всеобщей печали и недоверия, одолевавших мой родной город все те годы, что я там жил.

Многие люди помогали мне в работе над этой книгой добрыми советами и предоставляли полезную информацию в течение ее долгого путешествия от кошмаров к грезам, от грез – к общим воспоминаниям, от воспоминаний – к роману. Но несколько человек внесли серьезный вклад в издание книги и оказали существенную поддержку. Первая среди них – моя жена Ким Миллер, которая является самым вдумчивым, тонким и конструктивно безжалостным из известных мне критиков. Мейр Рибалов более пятнадцати лет был, пожалуй, наиболее созвучным мне читателем. Мой агент Кейти Андерсон из литературного агентства «Андерсон – Гринберг» взяла на себя все хлопоты по поискам издателя для этого романа, а также сыграла важную роль в его эволюции. Эмили Хекман одним телефонным звонком помогла разрешить двухлетнюю проблему. И наконец, Тина Польман из издательства «Кэрролл-энд-Граф» помогла мне и как внимательный и тонкий редактор, и как чуткий человек. Всем этим людям я приношу свою глубокую благодарность.

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Переводчик благодарит доктора Кита О. Трибла (Oklahoma State University, USA) за разъяснения, касающиеся американских реалий.